Маргарет читала мягким, тихим голосом. Хотя глаза Бесси были закрыты, какое-то время она слушала — на ее ресницах блестели слезы. Наконец она заснула, вздрагивая и что-то невнятно бормоча. Маргарет укрыла ее и ушла, беспокоясь, что ее давно заждались дома, и все же ей казалось жестоким покидать умирающую девушку.
Вернувшись домой, Маргарет присоединилась к матери в гостиной. Впервые за последние дни миссис Хейл чувствовала себя бодрой и воздавала похвалы водяному матрасу, сравнивая его с теми кроватями, на которых ей довелось спать у сэра Джона Бересфорда. Она не знала почему, но ей казалось, что люди утратили искусство создавать удобные кровати, какие делали во времена ее молодости. Если подумать, это было достаточно легко — нужно было просто использовать один и тот же тип перьев. И все же она не помнила, когда в последний раз спала так хорошо, как в прошлую ночь.
Мистер Хейл предположил, что нужно отдать должное не качеству перин прошлых дней, а энергии молодости, которая придавала отдыху особую прелесть. Но его жена отвергла эту идею.
— Нет, в самом деле, мистер Хейл, у сэра Джона были превосходные кровати. Ну, Маргарет, ты молода и проводишь весь день на ногах, как ты считаешь, современные кровати удобны? Я обращаюсь к тебе. Когда ты лежишь на них, они дают чувство совершенного покоя? Разве ты не мечешься беспокойно, тщетно пытаясь найти удобное положение, и не просыпаешься утром такая же усталая, как и ложилась?
Маргарет засмеялась:
— Сказать по правде, мама, я никогда не думала о своей кровати. Я так устаю за день, что могу заснуть на чем угодно. Поэтому я не считаю себя хорошо осведомленной в этом вопросе. Но потом, ты знаешь, у меня не было возможности испробовать кровати сэра Джона Бересфорда. Я никогда не была в Оксенхэме.
— Разве нет? О нет, конечно. Я брала с собой бедного Фредерика, я вспомнила. Я ездила в Оксенхэм только однажды, после замужества, на свадьбу твоей тети Шоу. А Фред был еще совсем маленьким. И я знаю, Диксон была недовольна, что стала няней, столько лет прислуживая леди. Я боялась, что если она вернется вместе со мной в родные места и окажется среди знакомых, то захочет уйти от меня. Но бедный малыш заболел в Оксенхэме — маялся зубками. И так как я была очень занята подготовкой к свадьбе Анны и не очень хорошо себя чувствовала, Диксон пришлось присматривать за ним. С тех пор он стал ее любимцем, и она так гордилась, когда он отворачивался от всех и тянул к ней ручки, что я успокоилась — она больше никогда не думала уходить от меня, — хотя ее жизнь так отличалась от той, к которой она привыкла. Бедный Фред! Все любили его. Он родился с даром завоевывать сердца. Поэтому я так плохо думаю о капитане Рейде, зная, что он невзлюбил моего дорогого мальчика. Я думаю, это доказывает, что он очень плохой человек. Ах! Твой бедный отец, Маргарет. Он вышел из комнаты. Он не выносит, когда говорят о Фреде.
— Мне нравится слушать про Фреда, мама. Расскажи мне о нем все, что захочешь, ты никогда не рассказывала мне слишком много. Расскажи мне, каким он был, когда был маленьким.
— Маргарет, ты не должна обижаться, но он был более хорошеньким, чем ты. Помню, когда я впервые увидела тебя на руках у Диксон, я сказала: «Боже, какой некрасивый ребенок!» А она ответила: «Этот ребенок не похож на мастера Фреда, видит Бог!» Боже! Как хорошо я это помню! Я не упускала ни минуты, чтобы подержать его на руках, а его детская кроватка стояла рядом с моей. И теперь, теперь… Маргарет… я не знаю, где мой мальчик, и иногда я думаю, что никогда больше не увижу его.
Маргарет села рядом с матерью на низенький стул и нежно взяла ее за руку, поглаживая и целуя, словно успокаивая. Миссис Хейл безудержно плакала. Наконец она выпрямилась и, повернувшись к дочери, произнесла с унылой, почти торжественной серьезностью:
— Маргарет, если мне станет лучше… Если Бог даст мне шанс выздороветь, я должна увидеть еще раз моего сына Фредерика. Он пробудит к жизни все те жалкие остатки сил, которые еще есть во мне.
Миссис Хейл замолчала, пытаясь собраться с силами, чтобы сказать еще что-то. Когда она снова заговорила, ее голос был глухим и дрожал, будто она намеревалась сказать что-то, что пугало ее саму:
— Маргарет, если я умру, если мне предназначено умереть в скором времени, я должна сначала увидеть свое дитя. Я не могу придумать, как это устроить, но я заклинаю тебя, Маргарет, твоим собственным спокойствием в последние часы жизни, приведи его ко мне, чтобы я могла благословить его. Только на пять минут, Маргарет. Пять минут не подвергнут его опасности. О Маргарет, позволь мне его увидеть, прежде чем я умру!
Маргарет не думала о том, что в словах матери не было и капли благоразумия, — не стоит искать логику и благоразумие в страстных просьбах тех, кто смертельно болен. Мы чувствуем острую боль, вспоминая, сколько возможностей исполнить желания тех, кто скоро уйдет от нас, мы упустили. Попроси они нас о счастье нашей жизни, мы бы, не задумываясь, положили его к их ногам. Желание миссис Хейл было таким естественным, таким заслуженным, таким справедливым, что Маргарет поняла: ради Фредерика, так же как и ради матери, она должна предусмотреть все возможности, чтобы избежать опасности, и сделать все, что в ее силах, для приезда брата. Миссис Хейл не сводила с дочери тоскливого, умоляющего взгляда широко раскрытых глаз, ее бледные губы дрожали, как у ребенка. Маргарет тихо поднялась и встала напротив матери, чтобы та, увидев невозмутимость и спокойствие на лице дочери, уверилась в том, что ее желание будет выполнено.
— Мама, я напишу сегодня вечером и расскажу Фредерику то, что ты сказала. Я уверена, он сразу приедет к нам. Успокойся, мама, ты увидишь его.
— Ты напишешь сегодня вечером? О Маргарет! Почту забирают в пять, ты напишешь к этому времени, правда? У меня осталось так мало времени. Я чувствую, дорогая, что не поправлюсь, хотя твой отец говорит, что я должна надеяться. Ты напишешь сразу, правда? Не упусти этой возможности, потому что с каждой следующей почтой я могу потерять шанс увидеть его.
— Но, мама, папы нет дома.
— Папы нет дома! И что из этого? Ты хочешь сказать, что он откажет мне в этом последнем желании, Маргарет? Разве я не больна, не умираю?.. Если бы он не увез меня из Хелстона в это нездоровое, дымное, мрачное место…
— О мама! — сказала Маргарет.
— Да, это так. Он сам это знает. Он столько раз говорил это. Он сделает для меня все. Не говори, что он откажет мне в этом последнем желании… Молись, если осмелишься. Маргарет, меня от Бога отделяет только желание увидеть Фредерика. Я не смогу молиться, пока не увижу его, поверь, не смогу. Не теряй времени, дорогая, любимая Маргарет. Отправь письмо с ближайшей почтой. Тогда он сможет быть здесь… через двадцать два дня! Я знаю, он приедет. Никакие узы и цепи не удержат его. Через двадцать два дня я увижу моего мальчика! — Она откинулась назад и какое-то время не замечала, что Маргарет сидит неподвижно, закрыв лицо руками.
— Ты не пишешь! — произнесла миссис Хейл наконец. — Принеси мне перья и бумагу. Я постараюсь написать сама! — Она выпрямилась, дрожа от лихорадочного рвения.