Она вообще любила посмеяться и пошутить. Ничем иным я не могу объяснить, что всю ночь (вернее, весь день, потому что я продрыхла до самого вечера) меня преследовали кошмары, в которых я готовилась сдавать экзамен на право называться мужчиной, и экзамен этот потряс меня своей чудовищной натуралистичностью.
Не буду его пересказывать, чтобы не шокировать читателя, но при одном воспоминании об этом у меня до сих пор кровь приливает к лицу и волосы встают дыбом.
Я снова хотела есть, чувствовала себя молодой и отдохнувшей и не видела причины объявлять голодовку. Поэтому, наскоро умывшись и причесавшись, отправилась в «банкетный зал», вернее, в трапезную, как называли его аборигены центра.
Не подумайте, что к тому времени я смирилась со своей судьбой или Светка сумела убедить меня, что в деятельности губошлеповского центра нет ничего страшного.
Ничего подобного. И Губошлепа, и его детище я ненавидела всей душой. А чем больше узнавала о нем, тем больше у меня было для этого оснований.
Просто находиться в затяжной депрессии мне совершенно несвойственно. «Слезами горю не поможешь», как мудро подметил кто-то из наших предков.
Кроме того, даже в концлагерях, мне рассказывали, люди смеялись и подшучивали друг над другом. Так уж устроен человек, и это прекрасно. А по сравнению с концлагерем — мне вообще грех было жаловаться.
Итак, я направлялась в трапезную, когда в одном из коридоров встретила Жанну.
Она только что вышла от Губошлепа, и, судя по ее виду, их «дружба» была восстановлена.
Она посмотрела на меня со снисходительной улыбкой и почти нежно сказала:
— Вот кстати… Евгений Матвеевич просил тебя зайти.
— Это срочно? — спросила я и заслужила еще одну улыбку, на сей раз означавшую, что я сморозила глупость.
— Если просит Евгений Матвеевич, то таких вопросов не задают, — снизошла она до ответа, продемонстрировав тем самым полную и окончательную победу надо мной.
— Но я могу выпить хотя бы чашку кофе?
На сей раз Жанна только пожала плечами и пошла своей дорогой.
Но жест был слишком красноречив, чтобы я его не поняла. Означал он примерно следующее: «Мое дело предупредить, а ты — как знаешь».
И все же, прежде чем отправиться в кабинет Губошлепа, я заскочила в трапезную и выпила чашку кофе с булочкой и поболтала с дежурившим там молодым человеком. А уж потом демонстративно неторопливой походкой направилась к «шефу».
Возможно, это было ребячеством, но терять мне, насколько я понимала, уже было нечего.
Хозяин встретил меня неприветливо.
От его былой предупредительности не осталось и следа — он даже не предложил мне сесть, и я вынуждена была сделать это без приглашения.
Разумеется, ни о каком угощении теперь не было и речи.
Губошлеп сидел за своим рабочим столом и сверлил меня взглядом. А я, чтобы не участвовать в этой комедии, стала изучать узор на ковре.
Некоторое время мы просидели в тишине, наконец Губошлепу это надоело.
— Где ты была? — спросил он голосом, напоминающим отдаленный раскат грома.
В ответ я подарила ему взгляд, полный недоумения.
— Тебе передали, что я тебя жду?
— Иначе бы я не пришла.
— Значит, передали?
— Да.
— Ты считаешь, что у меня есть время ждать тебя часами?
— А что за срочность?
Я специально лезла на рожон, потому что терпеть не могу подобных интонаций от кого бы то ни было. Обычно в эти игры играют мелкие провинциальные начальники. Шишки на ровном месте.
Он решил сменить тактику:
— Впрочем, что и ожидать от секретного агента, прошедшего огонь и воду. От «супервумен».
Он произнес это с иронией. Но слова «секретный агент» мне совсем не понравились, хотя я и не показала виду. О моем истинном статусе он мог только догадываться.
И я снова недоуменно взглянула на него.
— Я тебя умоляю, — скривился он, — не надо считать меня полным идиотом. Твои фальшивые документы могут ввести в заблуждение кого угодно, но не меня.
Он с раздражением отшвырнул мое красивое удостоверение, в соответствии с которым я была юрисконсультом губернатора Тарасовской области.
— С некоторых пор под меня копают. Мне это известно. Я даже знаю, что это не ФСБ. Им меня не достать — руки коротки. А вскоре появляешься ты… Или это простое совпадение? С полным чемоданом игрушек. Или ты хочешь меня уверить, что юрисконсульты у нас теперь забавляются секретным оружием?
Он кивнул в сторону сейфа, и я поняла, что именно туда перекочевало содержимое моего багажника.
Теперь я смотрела на него без всяких ужимок, спокойно и холодно. И ждала продолжения.
— Я буду откровенен. Мне нужна вся информация о твоей организации. Я не знаю, как она называется, да это и неважно, но я должен знать о ней все. И прежде всего — о человеке, кто ее возглавляет.
Я не сдержалась и усмехнулась. Но скорее это было нервное. Разговор получался серьезный.
— И ты, Юлия Сергеевна, догадываешься, что так или иначе эта информация уже завтра вечером будет у меня на столе.
Я вздрогнула.
— Ты правильно меня поняла, — с расстановкой произнес он и прикурил дорогую сигарету. — Я для этого использую все… Понимаешь? Все возможности, которых в моем распоряжении… видимо-невидимо. И «сыворотка правды» по сравнению с моими препаратами — пурген.
В последнее слово он вложил все свое чувство превосходства и презрения к противнику и раздавил только что прикуренную сигарету в хрустальной пепель — нице.
— Я принял тебя у себя как родную и дал тебе время поразмыслить. Думал, ты поймешь и оценишь мое терпение. Я ждал, что ты догадаешься и придешь сама. И не беспокоил тебя весь день…
Он закурил новую сигарету и, глядя на поднимающуюся от нее струйку дыма, произнес с удовольствием инквизитора перед аутодафе еретика:
— Но теперь мое терпение кончилось. Я понял, что ты или сильно поглупела со времен нашей юности, или недооцениваешь моих возможностей.
Он встал из-за стола и присел ко мне на диван.
— Ты понимаешь, — сказал он еле слышно, — что я могу с тобой сделать все, что захочу?
Я находилась в тупиковой ситуации, выхода из нее не видела, и это меня бесило.
Да. Он действительно мог сделать со мной все, что угодно. И достать из моего мозга информацию, и превратить меня в безмозглую куклу, выполняющую все его сокровенные желания, а если наскучу — отправить на тот свет или использовать в своих «гениальных» экспериментах в качестве подопытного кролика.
И я могла сколько угодно храбриться, но при этом мои шансы не выросли бы ни на йоту.