— Ты ее знаешь? — шепотом спросила Изабель.
— Боюсь… что да. По больнице.
— О нет.
— Пожалуйста, — сказал я мужчине, — ведите себя прилично.
Тот уставился на меня. Его бритая голова вместе с остальным телом приблизилась ко мне.
— А тебе какое дело?
— Мне, — сказал я, — приятно видеть, когда люди ладят между собой.
— Ты кто вообще такой?
— Пожалуйста, уймись, — бесстрашно сказала Изабель, — и оставь людей в покое. Серьезно, если поступишь иначе, утром об этом пожалеешь.
Тут он повернулся к Изабель, схватил за голову и сжал щеки, нарушая ее красоту. Ярость вспыхнула во мне, когда он сказал:
— Пасть закрой, сучка, тебя никто не спрашивал!
Глаза Изабель округлились от страха.
Уверен, тут можно было предпринять что-то рациональное, но моя рациональность осталась далеко позади.
— Оставь нас в покое, — сказал я, не сразу вспомнив, что мои слова теперь только слова.
Амбал посмотрел на меня и расхохотался. Этот смех заставил меня с ужасом осознать, что я лишен силы. Даров меня лишили. По сути дела, к драке с накачанным верзилой я был готов не лучше среднестатистического профессора математики. А подобная степень готовности, мягко говоря, не обнадеживает.
Он избил меня. Избил по-настоящему. Не сравнить с Гулливером, боль от ударов которого я сам предпочел терпеть. Нет. Будь у меня возможность не чувствовать, как дешевые металлические кольца на кулаке этого мужчины врезаются в лицо со скоростью кометы, я бы ею воспользовался. Я бы сделал это и несколько секунд спустя, когда валялся на земле и получал удары носком ботинка в живот, где быстро растревожилась еще не переваренная итальянская еда. А потом он дал мне по голове ногой — как финальный аккорд. Хрястнул изо всех сил.
После этого не было ничего.
Был мрак и «Гамлет».
Он был ваш муж. Теперь смотрите дальше.
Я слышал, как причитала Изабель. Я пытался заговорить с ней, но до слов было далеко. Искусные подобия двух братьев.
Я слышал, как завывает и молкнет сирена, и понимал, что это за мной.
Вот ваш супруг, как ржавый колос.
Я очнулся в «скорой» и видел только Изабель. Ее лицо сияло надо мной как солнце, на которое не больно смотреть. Она гладила мою руку, как в тот первый раз, когда мы встретились.
— Я люблю тебя, — сказала она.
Вот когда я понял суть любви.
Суть любви в том, чтобы помочь выжить.
А еще в том, чтобы забыть о смысле. Перестать искать и начать жить. Смысл в том, чтобы держать за руку того, кто тебе близок, и жить в настоящем. Прошлое и будущее — лишь миф. Прошлое есть не что иное, как мертвое настоящее, а будущего все равно не существует, потому что к тому времени, как мы добираемся до будущего, оно превращается в настоящее. Настоящее — это все, что у нас есть. Вечно движущееся, вечно меняющееся настоящее. Оно ускользает из рук. Его можно поймать, только отпустив.
И я отпустил.
Отпустил всё во Вселенной.
Все, кроме ее руки.
Я очнулся в больнице.
Впервые в жизни пробуждение встретило меня серьезной физической болью. Была ночь. Изабель посидела со мной немного и уснула там, на пластиковом стуле. Но потом ей велели ехать домой. Так я остался наедине со своей болью, чувствуя, насколько беспомощен человек. Я лежал в темноте, заклиная Землю вращаться быстрее, чтобы она снова повернулась к Солнцу. Чтобы трагедия ночи стала комедией дня. Я не привык к ночи. Конечно, я видел ее на других планетах, но таких темных ночей, как на Земле, не знавал нигде. Они здесь не самые долгие, но самые глубокие, самые одинокие и самые красивые в своей трагичности. Я успокаивал себя случайными простыми числами. 73. 131. 977. 1213. 83719. Каждое как любовь, неделимая ни на что, кроме единицы и самого себя. Я силился вспомнить более крупные простые числа. Но понял, что даже математические способности покинули меня.
Врачи осматривали мои ребра, глаза и уши, заглядывали в рот. Обследовали мозг и сердце. Мое сердце медиков не заинтересовало, хотя сорок девять ударов в минуту показалось им маловато. Что до мозга, их несколько встревожила средняя борозда височной доли, поскольку там наблюдалась необычная нейроадаптивная активность.
— Такое впечатление, будто из вашего мозга что-то изъяли и новые клетки пытаются это возместить. Однако очевидно, что всё в норме и ничто не повреждено. Это крайне странно.
Я кивнул.
Конечно, забрали, только ни один человек, ни один земной врач никогда не поймет, что именно.
Это была трудная проверка, но я ее прошел. Я был совсем как человек.
От боли, которая до сих пор пульсировала у меня в голове и лице, мне дали парацетамол и кодеин.
В общем, я отправился домой.
На следующий день меня пришел проведать Ари. Я лежал в постели. Изабель ушла на работу, а Гулливер, похоже, действительно, в школу.
— Ну и видок у тебя, дружище.
Я улыбнулся и поднял со лба мешочек с мороженым горохом.
— Удивительное совпадение, но чувствую я себя тоже препаскудно.
— Надо бы заявить в полицию.
— Я сам подумываю об этом. Изабель тоже считает, что надо заявить. Только у меня что-то вроде предубеждения, понимаешь. После того как меня арестовали за то, что я был голый.
— Да, но нельзя же, чтобы психи разгуливали по городу и метелили кого вздумается.
— Знаю. Знаю.
— Слушай, приятель, я просто хочу сказать, что ты молодчага. Знаешь, защищать вот так свою жену — это по-джентльменски. Снимаю шляпу. Ты меня удивил. Я не принижаю тебя, не подумай, но я не знал, что ты у нас такой рыцарь без страха и упрека.
— Значит, я изменился. У меня повышенная активность в средней борозде височной доли. Наверное, все дело в ней.
Похоже, Ари это не убедило.
— В любом случае ты становишься человеком чести. А среди математиков это редкость. В отличие от нас, физиков, у математиков обычно кишка тонка. Только не напортачь с Изабель. Понимаешь, о чем я?
Я долго смотрел на Ари. Он хороший человек, я это видел. Ему можно доверять.
— Помнишь, Ари, я хотел кое-что тебе рассказать? В университетском кафе?
— Когда у тебя началась мигрень?
— Да.
Я колебался. Меня отсоединили, а значит, можно рассказать Ари. По крайней мере я так думал.
— Я с другой планеты, из другой солнечной системы в другой галактике.
Ари рассмеялся. Это был взрыв громкого, раскатистого смеха без единой ноты сомнения.