— И где ты нашел этого заправилу? Ты его привел сюда, чтобы он затоптал мне ковер, да?
— Да как же! — закипятился Хмель. — Нам попался сообщник Краба, и мы его взяли.
Вепхо вытянул из кисета щепоточку табака, запихнул в трубку, чиркнул зажигалкой и стал неспешно раскуривать.
Прошла минута, другая. Все это время присутствующие наблюдали за телодвижениями своего шефа, как за работой великого мастера. Никто не смел выказать нетерпение, все ждали.
— А что же ты, Хмель, сразу денежки не принес сюда?
— Так ведь все у Краба! — продолжил разоряться Хмель.
Вепхо оторвал от мундштука свои тонкие губы, выпустил струйку сизого дыма.
— С чего ты взял? — спросил он.
— Ну как с чего? — опешил Хмель.
Чичико и Вахтанг уставились на него и садистски заухмылялись. Было видно, что они не испытывают к попавшему в затруднительное положение товарищу никакого сочувствия.
— Да, с чего ты взял? — Вепхо повысил голос.
— Я думал, он поможет найти…
Внезапно лицо Вепхо побагровело и перекосилось от бешеной ярости.
— Кого?! — взорвался он, перегнулся через стол и заорал. — Ты думаешь, мне нужен твой Краб, или этот болезный, или твои вшивые бредни?! Меня не интересует местонахождение мертвеца! Мне нужны деньги за товар! Ты мне должен, а не кто-то другой! Если не вернешь долг… Знаешь, чем для тебя это закончится?!
Хмель затрепетал. Он заметно боялся своего шефа. Стоящий рядом с ним Павел не выказывал никакого волнения. Он принял независимый вид, ждал момента, когда его отпустят.
Вепхо подошел к визитерам и, попыхивая трубкой, на этот раз очень спокойно объяснил, что бомжа Геннадия нашли мертвым неподалеку от площади академика Люльки. Ничего, кроме нескольких тысяч рублей и початой баклаги с техническим спиртом, при нем не обнаружили.
— Есть сведения, что перед тем как замерзнуть в сугробе, Краб нанял убийцу и расправился со своим сыном — черным риэлтором. Киллер спалился и дает показания в прокуратуре.
— О как… — сокрушенно закачал рогатой головой Хмель.
— А ты слушай теперь, — проговорил негромко Вепхо. Затем обратился к Крючкову; попросил объяснить, какие дела у того были с бомжем Геннадием. Крючков поведал, что тот за скромное вознаграждение помогал ему находить подработки. Ни о каких кознях и махинациях Геннадия Павел не знал.
Когда Крючков сообщил размер заработка старика, Чичико и Вахтанг расхохотались; шишка на лбу Хмеля побледнела еще больше. Вепхо проговорил что-то презрительное в адрес покойника. Потом он стал расспрашивать, знает ли Павел о настоящей роли бомжа Геннадия в привокзальных делах и об имеющихся якобы у того миллионах. Крючков ничего не знал. Вепхо поинтересовался, с кем еще общался Геннадий. Крючков рассказал, что видел старика с разными людьми, и перечислил знакомых работодателей и бродяг.
Вепхо внимательно слушал, а потом изрек:
— Значит, ты приехал в Москву, чтобы работать?
— Да, — ответил Павел. — Только не получилось ничего подыскать. Сейчас кризис.
— Это у них кризис. А у нас есть хорошая работа.
— Меня это уже не интересует. Я решил уехать отсюда, — поспешил объяснить Павел.
— Сколько ты хочешь получать? — вкрадчиво поинтересовался Вепхо, и глаза его сузились в узкие щелки.
Крючков ответил, что уже ничего не хочет.
— Так ты вернешься нищим домой. На моей стройке можешь получить очень хорошие деньги.
Мужчина, похожий на Антона Чигура, уточнил:
— Три тысячи рублей в день даем.
— А что нужно делать? — устало поинтересовался Крючков.
— Цемент месить, кирпичи на тачке возить. Питание бесплатное.
Павел заколебался. Если бы у него имелись недостающие двести рублей на билет и батон хлеба, чтобы утолить голод, он бы отверг предложение, он не доверял этим людям.
Вепхо не дал Павлу опомниться и распорядился:
— Вахтанг, отвези парня на стройку сто двадцать семь. — Уже обращаясь к Крючкову, проговорил:
— Тебя там оденут, накормят. Потрудишься, заберешь деньги, уедешь, когда пожелаешь.
Все эти распоряжения наш герой выслушал молча.
Из тупика на Комсомольскую площадь Вахтанг и Крючков выбирались знакомой дорогой. Павел плелся за сопровождающим, погруженный в тяжелые, вязкие, как смола, думы. Все говорило за то, чтобы бежать без оглядки. С криком о помощи броситься к добрым законопослушным согражданам. Но что-то внутри поломалось. Его волю парализовало. Он не мог противодействовать. Возможно, подобное состояние бывает у жертвы, которая без сопротивления, даже с готовностью кладет шею на плаху, прямехонько под топор палача. Так же и Павел покорно сел в Land Cruiser жутко улыбающегося человека. Автомобиль тронулся и вскоре выехал за пределы Москвы, понесся по загородному шоссе, увозя Крючкова вперед — в страшное будущее.
Больше всего бомж Геннадий боялся быть разоблаченным и схваченным ранее, чем заберет из тайника ценности и покинет столицу. Он сознавал — все богатства унести невозможно. Одно золото, лежащее под ржавым железным листом, весило около двадцати килограммов. Старик хотел прихватить только бумажные деньги, что хранились в мешке, присыпанные полуметровым слоем земли в глухой заболоченной части парка «Сокольники». Там же рядышком он успел закопать и пакет с миллионом рублей. Этот куш бомж Геннадий сорвал на последнем рисковом своем предприятии, продав партию краденых телефонов.
Когда старик сообразил, что унаследовать состояние сына ему не придется, он с бешеной алчностью решил заграбастать чужое добро, быстро сбагрить товар и удариться в бегство.
Да, его жадность не знала границ. Под маской бездомного нищего, собирающего жалкие крохи, прятался беспринципный ворюга, миллионер, аферист. Не много ли для одного человека? — спросите вы. Нет! Бомж Геннадий ко всему перечисленному занимался еще сводничеством и ростовщичеством. Такой он был человек — лютый, до невероятия скупой, не желающий для себя ничего, кроме денег. Денег как таковых, заменивших ему все на свете. Ему не было дела до комфорта и роскоши и удовольствия, что могли принести вкусная еда и теплая постель. Он не знал ни любви, ни привязанности людей, не хотел от них ничего, кроме наживы. Что люди? Люди могли разлюбить, предать, умереть. А золото всегда будет золотом, а деньги — деньгами. Только обладание такими сокровищами дарило его черной душе беспокойную радость. Сознание, что он может купить себе все. Но старик не тратил на себя ничего, испытывая удовольствие, только когда его схроны росли и пухли от золота.
Старик оглядывался на свою жизнь и гордился собой. Он всегда находил подтверждение своей правоте. И не отступился от желания оставить все золото только себе, даже когда подельники беспощадно пытали его, отрубали пальцы, уродовали загребущие руки. Он утвердился в своих убеждениях еще больше, когда его собственный сын выгнал вернувшегося из Сибири отца из дому.