Павел не знал.
— Это элемент распада белка в навозе. Именно он придает зловоние фекалиям. Так вот, скатол незаменим в парфюмерии. Просто необходимо ввести его в композицию, смешивая с определенными компонентами, чтобы создать дорогие духи. Всякий может приносить пользу. Нужно только уметь контролировать и правильно задавать направление.
Троцкий осекся, кашлянул и добавил:
— Не надо делить соратников на плохих и хороших. Каждый привносит что-то свое. У нас у всех общая цель.
Уже с утра в подполье началось ощутимое оживление. Приходили какие-то незнакомые люди. Лев Троцкий встречал их и надолго уединялся в потайном кабинете. Иногда туда заходил Бафомет. Было известно, что он пользуется у человека со шрамом особым доверием. Все соратники были возбуждены ожиданием серьезного дела. Великан, заложив руки за спину, слонялся из угла в угол и о чем-то сам с собой говорил. Влас несчетное количество раз брал и через минуту в изнеможении отбрасывал от себя сборник сканвордов. Карл неожиданно пропел какую-то старую добрую (а это было в высшей степени странно) песенку. Реликтовый бомж никак не мог в беспокойстве принять удобную позу на мягкой подстилке у печки, а в обед, сославшись на отсутствие аппетита, отказался есть. Все знали, что стоят на пороге большого события. Но никто никому не задавал вопросов на этот счет. Никто ни о чем не гадал. Все ждали вечера.
Впервые за нашим героем никто не следил. Угнетенный царящей в стенах подземелья нервозностью Павел подумал: «Ну вас в болото», без сопровождения поднялся наверх. Выйдя на улицу, он, обернувшись, заметил на крыше железобетонного блока Андрея, который, приветствуя, помахал рукой. Крючков растянулся в натужной улыбке и помахал Андрею в ответ. Какое-то время наш герой мерз, стоя на заснеженной груде битого кирпича. Ему захотелось пройтись дальше укреплений, выйти из зоны и пошататься по городу. Он уже хотел осуществить свое желание в одиночку, как мимо него проследовал Михаил Аскольдович Пень.
— Вы в город идете? — спросил Крючков.
Михаил Аскольдович вздрогнул и произнес:
— Да. Иду в город за продуктами.
Вид у бывшего заводовладельца был помятый, невыспавшийся; он горбился, прятал в воротник посиневшие от суточной небритости щеки.
— Можно мне с вами пойти? — поинтересовался Крючков.
Михаил Аскольдович болезненно прищурил глаз, словно прицелился, немного подумал и настороженно проговорил:
— А ты один?
— Один.
— Ну хорошо. Пойдем.
Соратники переправились на пароме на другую сторону рва, достигли трубы, перелезли через нее и потопали вдоль забора в сторону площади. Под эстакадой третьего транспортного кольца они нырнули в прореху отогнутой секции металлического ограждения; Пень окинул взглядом Крючкова и с интонацией, подразумевающей нечто среднее между вопросом и утверждением, произнес:
— Хочешь вернуться обратно.
— Я? — переспросил Павел. — А вы разве нет?
— Нет. С меня хватит. Я не намерен более в этом участвовать. Лев Троцкий сражается с чудовищами, но он и есть чудовище.
— Постойте, — серьезно и подозрительно сказал Павел. — Почему вы так говорите? Лев Троцкий — хороший человек. Он борется за правое дело. Вы же сами ненавидите коррупционеров.
— Вы его плохо знаете.
— Троцкого?
— Да. Я ненавижу коррупционеров с тех пор, как у меня отобрали мой бизнес. Я приехал в Москву из маленького городка; денно и нощно трудился и создал с нуля свое производство. И меня, кто честно работал, лишили всего. У меня забрали не только мое предприятие, но и весь смысл жизни. Сначала под смехотворным предлогом арестовали весь мой товар. Потом обанкротили и обобрали до нитки. Со мной обошлись несправедливо. Тогда я не знал, куда мне бежать, и пришел сюда. Отомстить хотел им, понимаете? Только теперь… Теперь мне все равно. Моя жена и дети в опасности. Люди Льва Троцкого хотели взять их в заложники. А вы еще ему верите…
— У меня не было оснований не верить… — Павел замолк. Внезапное соображение всплыло в его возбужденном новыми переживаниями разуме. Память отчетливо подсказала, как, вернее, зачем он очутился в Москве.
— Я тоже приехал сюда за работой. Хотел зацепиться здесь, — пробормотал Крючков, оглядываясь на какого-то случайного прохожего.
— Анастас признался, что у него такая же, как и у меня, ситуация. Его семью взяли в заложники, — продолжал быстро, сбивчиво, на ходу говорить бывший заводовладелец: — Это война всех против всех, где каждый хочет играть по своим правилам. Троцкий выбрал дорогу террора. Но я не хочу — не хочу проливать кровь. И вы… Бегите, бегите отсюда, пока не поздно. Он тролль, льстец и лжец — очень страшный. Вы видели Бафомета — убийцу и провокатора. Он у Троцкого такой не один. Есть Хазир — свинорылый палач. Хазир расправляется с теми, кто захотел покинуть организацию!
— Откуда вам это известно? — спросил, опомнившись от поразившего его озарения, Павел.
— Вчера ко мне попал ключ к расшифровке. Я читал его сообщения. Вы бы видели, что он за человек. Да он и не человек. От него пахнет адом! Вижу, вы мне не верите. Скажите, если Лев Троцкий такой замечательный, зачем ему подобная компания нужна?
Крючков припомнил слова человека со шрамом: он говорил, что Бафомет — незаменимый товарищ для каких-то заданий.
— Каких?! — всплеснув руками, воскликнул Пень.
— Я не знаю.
— Троцкий твердит, — поскальзываясь на желтом обледенении около рельсов, продолжал тараторить Пень, — что желает построить страну справедливости и всеобщего равенства. А я утверждаю: у каждого зла есть мотив, но не может быть оправдания. Если строить страну справедливости, прибегая к террору, любому террору, я вас уверяю, не бывать такой светлой стране!
Здесь, как ни распинался бывший заводовладелец, в душу Крючкова прокралось сомнение. Чем более говорил Михаил Аскольдович, тем менее наш герой ему верил. Возможно, сработала некая установка, которую талантливый гипнотизер внедрил в подсознание Павла. К тому же его предупреждали, что многие гады станут подпольную организацию поливать грязью, будут обвинять в самых страшных грехах. Вот и этот расстроенный Пень поссорился вчера с Бафометом или захотел больше, чем ему полагается…
— Знаете что, — резко, с брезгливой усмешкой, произнес Павел, — вы ни во что не верите. Я вас презираю. И возвращаюсь обратно. Идите вы дальше одни.
Михаил Аскольдович ахнул и дернулся, будто ошпаренный. Очки на его переносице перекосились. Он глядел ошарашено. Крючков повернулся и зашагал не оборачиваясь. В нем бурлила злость и досада на эту жалкую и ничтожную личность — подлого Пня, оговорившего его верных товарищей. «Жлоб, ничтожество, тварь», — в бешенстве приговаривал Павел. Сердце Крючкова яростно колотилось в груди. В какой-то момент рассудок начал мутиться, в глазах потемнело. Он даже хотел подобрать попавшуюся ему на ходу арматуру, догнать Михаила Аскольдовича и жестоко избить.