– Это невозможно!
– Позвольте узнать, сэр, в чём загвоздка?
– Свою вчерашнюю беседу со мной (о которой, кажется, я упомянул) ректор завершил известием о том, что руководство университета более не в силах терпеть моего там присутствия.
– Вы исключены?
– Да, сэр.
– Очевидно, за целый ряд безобразных выходок.
– Ну, за… что-то в этом роде, сэр.
И вновь сэр Чарльз, сам того не желая, смягчился. Да и мог ли он долго оставаться суровым с этим смазливым шалопаем? Абсолютная прямота его обезоруживала.
– Зачем вам столь внушительная сумма? – продолжал дядя чуть более благосклонно.
– Чтобы перед отъездом из университета рассчитаться с долгами, сэр.
– Ваш отец – человек небогатый.
– Да, сэр. Поэтому я и не смог обратиться с этой просьбой к нему.
– И явились ко мне, человеку совершенно вам незнакомому?
– Что вы, сэр, – вы же мой дядя! Больше чем дядя: вы, если позволите мне так выразиться, мой идеал, мой кумир!
– Вы льстите, мой дорогой Верекер, и очень ошибаетесь, если полагаете, будто сможете выудить из меня тем самым тысячу фунтов. Денег я вам не дам.
– Разумеется, сэр, если вы не можете…
– Я не сказал «не могу». Я сказал «не дам».
– Думаю, если можете, то всё же дадите.
Сэр Чарльз улыбнулся и кружевным платочком хлопнул по рукаву.
– А знаете, вы меня весьма забавляете. Прошу вас, продолжайте. Итак, что заставляет вас думать, будто я дам вам столько денег?
– Мне кажется, я смог бы оказать вам услугу, которая будет стоить тысячи фунтов.
Сэр Чарльз изумлённо поднял брови:
– Неужели шантаж?
Верекер Треджеллис вспыхнул:
– Сэр, я удивлён. – Голос юноши прозвучал мягко, но твёрдо. – Зная, что за кровь течёт в моих жилах, – как могли вы с моей стороны заподозрить намёк на нечто подобное?
– Приятно узнать, что и для вас существуют пределы возможного. Признаться, заподозрить существование таковых по вашему поведению до сих пор было очень непросто. Итак, вы утверждаете, что сможете оказать мне услугу настолько ценную, что я действительно выплачу вам за неё тысячу фунтов?
– Именно так, сэр.
– Что это за услуга, позвольте спросить?
– Я сделаю лорда Бэрримора посмешищем в глазах всего города.
Сэр Чарльз невольно вздрогнул; на лице его отразилось изумление. Что за дьявольский инстинкт помог этому недоучившемуся студенту нащупать единственную щель в его неуязвимой броне? Где-то в глубине души (но разве мог кто-нибудь знать об этом?) сэр Чарльз готов был отдать не одну тысячу фунтов человеку, который смог бы выставить на посмешище его опаснейшего соперника за первенство в светской иерархии фешенебельного Лондона.
– Ради осуществления этого своего чудесного замысла вы и явились сюда из Оксфорда?
– Нет, сэр. Но прошлой ночью я имел с ним не самую приятную встречу и решил, что должен его проучить. Дело в том, сэр, что прошлый вечер я провёл в Уоксхоллском саду.
– Мне об этом следовало догадаться, – заметил дядя.
– Лорд Бэрримор тоже был там. Его сопровождал некто в костюме священника. В действительности же, как мне объяснили, компаньон его – не кто иной, как Жестянщик Хупер, и он избивает всякого, кто осмелится выступить против хозяина. Так они и прошли вдвоём по центральной аллее, оскорбляя женщин и запугивая мужчин; меня же попросту отпихнули. Я был задет, сэр, – настолько, что едва не разрешил конфликт прямо на месте.
– Вы поступили благоразумно, что сдержались. Хупер – боксёр титулованный, он бы вас сильно отколошматил.
– Может быть. А может быть, и нет.
– Ах, так, значит, к числу ваших неоспоримых достоинств относится ещё и умение драться на кулаках?
Молодой человек добродушно расхохотался:
– Единственным профессором моей alma mater, когда-либо удостаивавшим меня похвалы, сэр, был Уильям Болл. Он более известен как Оксфордский Зверёныш. Думаю, не покажусь очень нескромным, если предположу, что с десяток раундов против этого Хупера я бы продержался. Нет, прошлым вечером я молча проглотил обиду. Поскольку, как мне рассказали, подобные сцены повторяются там постоянно, времени для расплаты достаточно.
– Могу я поинтересоваться, как вы собираетесь действовать?
– Об этом я предпочёл бы пока умолчать. Но цель моя, повторяю, – сделать лорда Бэрримора посмешищем в глазах всего Лондона.
Сэр Чарльз на минуту задумался.
– Скажите, сэр, а почему вы решили, что мне будет приятно, если лорд Бэрримор подвергнется осмеянию?
– Мы в провинции неплохо осведомлены о происходящем в Лондоне. О вашей неприязни к этому человеку пишут все колонки светских слухов и сплетен. Город в своих симпатиях разделён на две равные части. Трудно поверить, что вы очень расстроитесь, если лорда Бэрримора внезапно постигнет публичный конфуз.
– Экий вы резонёр, – улыбнулся сэр Чарльз. – Хорошо, допустим на секунду, что вы правы. Могу ли я получить хотя бы намёк на то, какие средства будут использованы для достижения этой, не скрою, коренной цели?
– Могу сказать только одно, сэр. Есть немало женщин, по отношению к которым этот тип поступил самым неподобающим образом. Знают об этом все. Если одной из таких оскорблённых дамочек удастся публично предъявить лорду Бэрримору свои претензии и проявить при этом определённую настойчивость, его светлость может оказаться в более чем незавидном положении.
– И вы знакомы с такой дамочкой?
– Думаю, да, сэр.
– Ну что же, в таком случае, дорогой Верекер, не вижу причин становиться между лордом Бэрримором и его разгневанной пассией. Вот только будет ли результат оценён тысячью фунтов, обещать не могу.
– Судить об этом вам, сэр.
– И я буду строгим судьёй, племянник.
– Прекрасно, сэр. На иной ответ я и не рассчитывал. Если всё пойдёт по плану, его светлость как минимум год не покажется в Сент-Джеймсе. Могу я снабдить вас инструкциями прямо сейчас?
– Инструкциями?! Что вы хотите этим сказать? Я не желаю иметь ко всему этому ни малейшего отношения.
– Но вы судья, сэр, а значит, должны будете там присутствовать.
– Но никакого участия!
– Никакого, сэр. Я прошу вас быть всего лишь свидетелем.
– Ну хорошо, и какими же инструкциями вы намерены меня снабдить?
– Сегодня вечером, дядя, ровно в девять часов вы прибудете в сад, пройдёте по центральной аллее до статуи Афродиты и сядете на одну из скамеечек, откуда и станете наблюдать за происходящим.