– Ну а если враги нападут на наши войска неожиданно, тогда что?
– Этого не может быть. Арабы слишком слабы, чтобы начинать сражение первыми.
– Стычки, во всяком случае, могут произойти, – продолжал настаивать Мортимер.
– Если будет стычка, – ответил Скотт, – то, вероятнее всего, в тылу, в арьергарде. А мы как раз здесь и находимся.
– И то правда. Мы, стало быть, в более выгодном положении, нежели корреспондент агентства «Рейтер», – ответил Мортимер. – А он-то думал обогнать нас всех и уехал с авангардом. Ну, так и быть, я согласен; раскидывайте шатры, будем отдыхать под пальмами.
Корреспондентов было всего трое, и они представляли три большие ежедневные газеты Лондона. Представитель «Рейтера» был в тридцати милях впереди, а корреспонденты двух вечерних пенсовых газет плелись на верблюдах в двадцати милях позади. Эти три корреспондента представляли собою избранную английскую публику, представляли многие миллионы читателей, уплативших расходы на их экспедицию и ожидавших от них новостей.
Наши служители прессы были примечательные люди. Двое из них уже ветераны, поседевшие в боях, а третий только начинал карьеру. К своим знаменитым товарищам он питал глубокое уважение.
Первого, который только что слез со своего гнедого коня, звали Мортимер. Он был представителем газеты «Интеллидженс». Высокий, статный господин с соколиным взором, он выглядел молодцом в своей светло-жёлтой блузе, верховых панталонах, коричневых гетрах и с красной перевязью через плечо. Кожа у Мортимера загорела и была красная, точно шотландская сосна; солнце, ветер пустыни и москиты сделали эту кожу недоступной внешним влияниям.
Скотт служил корреспондентом газеты «Курьер». Это был маленький, живой человечек, черноволосый и с кудрявой бородой. В его левой руке виднелся неизменный веер, которым он отмахивался от москитов и мух. Это был замечательный, несравненный корреспондент, уступающий разве только знаменитому Чандлеру. Но тот уже успел состариться и давно находился на покое.
Мортимер и Скотт были, собственно говоря, двумя противоположностями, и, должно быть, в этом и заключалась главная тайна их тесной дружбы. Они как бы дополняли друг друга. То, чего не хватало одному, находилось в избытке у другого. Мортимер был медленный, добросовестный и рассудительный англосакс. Скотт – быстрый, удачливый и блестящий кельт. Мортимер был солиден, Скотт вызывал симпатию. Мортимер умел глубоко думать, а Скотт блестяще говорить. Оба были нелюдимы. Военными корреспондентами они состояли давно, но по странному совпадению им до сих пор не приходилось работать вместе. Благодаря этому они вдвоём написали всю новую военную историю. Скотт был под Плевной, под Шипкой, видел войну с зулусами, Египет и Суаким. Мортимер был на бурской войне, ездил в Чили, Болгарию, Сербию и описал как очевидец войны на индейской границе бразильское восстание и события на Мадагаскаре. Всё это они видели собственными глазами, и поэтому было очень интересно слушать их разговоры: в них не было ничего теоретического. Зачем же им было делать предположения и строить догадки, когда они видели всё собственными глазами?
Несмотря на тесно связывавшую их дружбу, Мортимер и Скотт не переставали соперничать между собою. Каждый из них готов был жизнью пожертвовать для приятеля, но этого приятеля он готов был ежеминутно принести в жертву собственной газете. Если Мортимер мог устроить таким образом, чтобы в «Интеллидженс» появился полный отчёт о каком-нибудь деле в то время, как в «Курьере» об этом не было ни строчки, он непременно так и поступал, самым безбожным образом надувая друга и приятеля. Скотт платил Мортимеру тою же монетой, и это считалось у них в порядке вещей.
Третьим в этой небольшой компании был Энерли – молодой, неопытный и простоватый на вид корреспондент «Ежедневной газеты»; глаза у него были вялые, сонные, а нижняя губа отвисла. Даже закадычные приятели считали Энерли чем-то вроде дурачка. Энерли любил военное дело и два раза корреспондировал об осенних манёврах. Описание этих манёвров было довольно живописное, и по этому случаю владельцы «Ежедневной газеты» решили испытать его в качестве специального военного корреспондента.
Мортимер и Скотт глядели на простоватого молодого человека свысока и часто над ним подсмеивались. Впрочем, они его любили. Да и как было не любить товарища, который не представлял для них никакой опасности? А не боялись они его вот почему: Энерли ехал на плохонькой сирийской лошадке, за которую он заплатил пятнадцать гиней и тридцать шиллингов. Мортимер же и Скотт сидели на великолепных скаковых пони. Ближайшая телеграфная станция была позади, в Саррасе. Разве мог Энерли поспеть за пони и отправить в одно время с ними телеграмму о военных событиях, если таковые будут иметь место?
Все трое корреспондентов слезли с лошадей и ввели их под тень пальм.
– Пальма – это прекрасная вешалка, – произнёс Скотт, вешая револьвер и бутылку на небольшие веточки, росшие у ствола пальмы. – Впрочем, тень пальмы ещё не особенно важное кушанье: для тропиков можно было изобрести что-нибудь получше, и я удивляюсь, как это ничего не изобрели.
– Вот взять хотя бы банан в Индии, – сказал Мортимер.
– Или, например, есть такие деревья в стране ашанти. Под таким деревом может свободно пообедать полк солдат.
– Недурно тоже вот и в Бирме тиковое дерево. Однако, чёрт возьми, наши холодные консервы совсем растаяли в седле. Эти консервы не годятся для здешнего климата. Кстати, Энерли, где же ваш багаж?
– Багаж придёт через пять минут.
Вдоль по извилистой тропинке между скал двигался маленький караван нагружённых верблюдов. Животные неспешно шли переваливающейся походкой и величественно поглядывали по сторонам. Впереди ехали на ослах трое берберов, а сзади шли погонщики верблюдов. Караван с утомительной медленностью двигался в течение девяти долгих часов с восхода месяца, делая лишь по две с половиной мили в час.
При виде пальмовой рощицы и рассёдланных лошадей все – и люди и животные – повеселели. В несколько минут багаж с верблюдов был снят, верблюды рассёдланы, костры разведены, из реки принесли свежей воды и животным задали корм, положив его перед каждым на подстилке, так как ни один благовоспитанный арабский верблюд не станет есть без подстилки.
Там, на дороге, – ослепительный блеск солнца; здесь, под деревьями, – мягкие полутона. Зелёные листья пальм резко вырисовываются на фоне ясного, безоблачного неба. Слуги и арабы быстро и бесшумно снуют взад-вперёд, дрова в костре потрескивают, лёгкий дымок тянется вверх. Тут же вблизи мирные и глуповатые физиономии жующих верблюдов. Кто хоть раз в жизни собственными глазами видел эти картины, тому они вечно будут сниться.
Скотт принялся готовить яичницу и запел какую-то любовную песню. Энерли начал разыскивать нужные консервы. Он рылся в сосновом ящике, наполненном до верху жестянками со сгущённым супом, ростбифом, цыплятами и сардинами. Добросовестный Мортимер разложил перед собой записную книжку и стал записывать свой вчерашний разговор с одним железнодорожным инженером.