– Но вы не за Англию сражаетесь, а за Ирландию. Вы служите империи, а Ирландия есть часть империи.
– Будь проклята империя! – крикнул рядовой Мак-Гвайр, бросая на землю винтовку. – Эта империя помогала человеку, лишившему меня крова и земли. Да пусть моя рука отсохнет, если я выстрелю из этой винтовки!
– Нам на вашу империю наплевать! – крикнул другой солдат.
– Пускай за вашу империю сражается полиция!
– И то лучше, чем выгонять бедных людей из дома. Пускай-ка ваша полиция хорошенько повоюет!
– Ваша полиция застрелила моего брата!
– А мою больную мать ваша империя выгнала на голод и холод. Чтоб мне провалиться, если стану защищать империю. Можете мои слова записать в вашу книгу. Пригодится на военном суде.
И напрасно офицеры умоляли, убеждали, угрожали. Всё было впустую. А между тем внутри каре продолжала кипеть битва, кровавая битва. Даже бунтующей роте пришлось постепенно отступать. Бесполезный пулемёт с перебитой командой был теперь не ближе чем в ста шагах. И отступление становилось всё быстрее и быстрее. Массы солдат, преследуемые неприятелем, инстинктивно искали более удобного места. Они старались выйти на открытое пространство, чтобы там дать отпор врагу. Три стороны каре были ещё целы, но четвёртая оказалась серьёзно помятой. Всего хуже было то, что на помощь товарищей эта сторона рассчитывать не могла. Гвардейцы выдержали натиск вождя Хадендовы и удачными залпами заставили арабов бежать. Кавалерия наехала на засаду. Завязался ожесточённый бой. Перевес остался на стороне британцев, но всё-таки они понесли крупные потери и здесь.
Как бы то ни было, каре отступало, надеясь на короткое время освободиться от наседавшего врага и успеть перестроиться. Удастся ли это? Перестроится ли каре, или оно будет окончательно прорвано? От решения этого вопроса зависела судьба пяти полков и честь знамени.
Несколько частей каре, как уже сказано, было прорвано. Третья рота Красного Королевского полка уже давно была расстроена и в беспорядке отступала, несмотря на увещевания растерявшихся офицеров. Напрасно они старались удержать солдат, напрасно они умоляли и угрожали. Солдаты их не слушали. Командиром для них стал рядовой Конолли, который и отдавал приказания.
Впрочем, волнение не распространилось на другие роты, потому что, когда в общей суматохе каре расстроилось, третья рота вышла из соприкосновения с другими войсковыми частями. Капитан Фолей, однако, не терял надежды образумить солдат и предпринял новую попытку. Подбежав к Конолли, он закричал:
– Одумайтесь, что вы делаете! В отряде более тысячи ирландцев, и все они погибнут, если вы убежите!
Но одни слова вряд ли повлияли бы на закоренелого бунтовщика. Вполне вероятно, что у него уже был готовый план, как собрать ирландцев и увести их к морю. Но как раз тогда арабы прорвались через обоз. Борьба стала видимой. Раздались стоны, вот раненый мул упал на землю, вот раненый солдат, проткнутый насквозь пикой, вскочил на повозку… А из-за верблюдов и мулов выбегала толпа голых дикарей, обезумевших от резни, упоённых убийством. Тела их были забрызганы кровью, с пик капала кровь, лица и руки тоже выпачканы в крови. Арабы испускали дикий вой, их прыжки, скорченные, извивающиеся фигуры, страшные очертания пик – всё делало их похожими на сонм демонов, вырвавшихся из ада.
Неужели это союзники Ирландии? Неужели они сражаются за Ирландию против её врагов? Душа Конолли переполнилась проклятиями при этой мысли.
Будучи твёрдым и энергичным человеком, он всегда обладал большой решимостью, но теперь при виде этих воющих дьяволов его решимость поколебалась. Ещё минута – и Конолли окончательно забыл о своих намерениях. Он увидел собственными глазами, как громадный, чёрный, словно уголь, негр схватил кричащего от ужаса погонщика верблюдов и стал перепиливать ему ножом горло. Он видел, как дикий арабский всадник насквозь пронзил пикой его приятеля, маленького барабанщика из Мильстрита. Он увидел ещё много кровавых дел. Негры убивали раненых, рубили безоружных… А там, позади, он видел знакомые, добродушные лица матросов, которые всё отходили и отходили. Красный Королевский уже был готов отступить.
Конолли бросился в самую середину третьей роты и стал вместе с офицерами уговаривать солдат сопротивляться. Но было уже поздно. Солдаты оробели. Они оказались окончательно сбиты с толку, дикая атака арабов довершила дело. Страшные лица врагов и их обагрённые кровью руки приводили ирландцев в ужас. Рота обратилась в бегство. И в самом деле, что за охота умирать за ненавистное знамя? И Конолли, что это за вожак такой? Сам же уговаривал бежать, а теперь гонит сражаться. Нет, они уже ни под каким видом сражаться не будут. Они побегут к морю. Конолли, широко расставив руки, преградил дорогу товарищам, убеждал, упрашивал, доказывал… Но тщетно. Можно ли повернуть назад катящуюся волну? Солдаты бежали по пустыне, устремив глаза на море, не оборачиваясь.
– Ребята, неужто вы и за это не постоите? – крикнул кто-то.
Крик был громкий, повелительный, и бегущие солдаты оглянулись. То, что они увидели, заставило их остановиться. Рядовой Конолли воткнул в кусты мимозы свою винтовку, а на штыке развевалось маленькое зелёное знамя с вышитой на нём арфой без короны. Это было знамя революционной Ирландии. Бог знает зачем, для каких бунтовских целей носил Конолли с собой это знамя, но теперь лишь оно было неподвижно среди всеобщего бегства. Зелёное знамя стояло на одном месте в то время, как гордые знамёна Англии медленно отодвигались назад.
– Кто за наше знамя?! – крикнул Конолли.
– Вся моя кровь за это знамя! – послышалось в ответ.
– И моя!
– И моя!
– Господи, благослови Ирландию!
– К знамени, ребята, к знамени!
И третья рота быстро стала собираться к лоскуту зелёной материи. Убежавшие далеко вперёд спешно возвращались назад, держась за руки и крича.
– Сюда, Мак-Гвайр! Поживее, Филипп и О’Хара! Становись около знамени! Наше знамя, наше знамя!
А знамёна королевы всё катились назад, к открытому месту, спеша перестроиться. Но третья рота не отступала. Мрачная, чёрная от пороха, окружённая превосходящими силами неприятеля, она быстро умирала, падая вокруг символа национальной независимости, развевавшегося на кусте мимозы.
Прошло добрых полчаса, прежде чем каре, отбившись от наступавшего противника и выйдя на открытое пространство, перестроилось и снова начало наступление по той же местности, которая только что была пройдена с такими потерями и трудом. Трупы солдат Уэссекского полка и арабов устилали всю дорогу.
– А сколько их ворвалось в каре, Стивен? – спрашивал генерал, постукивая указательным пальцем по табакерке.
– Полагаю, тысяча или тысяча двести, сэр.
– Я не думал, что мы выпутаемся. Коего чёрта зевали уэссексцы? Гвардейцы работали хорошо. Да и Красный Королевский отличился.
– Полковник Флэнаган донёс, что его передовая рота отрезана, сэр.