А сердце плачет…

* * *

Вечерний ветер в деревьях

играет их голосами.

Колосья смотрят на звезды

и тускло светятся сами.

Уходит закат в потемки,

в курящийся росный ладан.

Рассыпав янтарные четки,

уходит, никем не разгадан.

* * *

Ночь новолунья —

полог равнинный.

День вырастает

снежной вершиной.

Ночи – равнины,

дни – это кручи.

Ночи все слезней,

дни все певучей.

Черная луна

У песни ночной

есть непроглядные дали

и небо с черной луной.

И есть у песни земля,

где ждут луну наковальни,

кровавый отсвет суля.

Сборы

Краски в мешке заплечном —

скрашивать мысли

встречным.

Пару платков в карманы —

стягивать наши раны.

И пара глотков во фляге —

жаждущему бродяге.

Miserere

Песня крушит года.

(Этим она горда.)

Ранит навек сердца.

(Это ее беда.)

И бередит гроба.

(Это ее мольба.)

Книга стихов

Весеннняя песня
Перевод И. Тыняновой

I

Выходят веселые дети

из шумной школы,

вплетают в апрельский ветер

свой смех веселый.

Какою свежестью дышит

покой душистый!

Улица дремлет и слышит

смех серебристый.

II

Иду по садам вечерним,

в цветы одетым,

а грусть я свою, наверно,

оставил где-то.

На кладбище, над черепами

забывших время,

трепещет земля цветами,

взросло их семя.

И кипарисы, покрыты

пыльцою нежной,

вперили пустые орбиты

в простор безбрежный,

качая своей утомленной

главой зеленой.

Апрель, ты несешь нам звезды,

вешние воды,

зажги золотые гнезда

в глазах природы!

Как улитка отправилась путешествовать и кого она встретила в пути
Перевод И. Тыняновой

Воздух тихого утра

как-то по-детски нежен,

протягивают деревья

руки свои к земле.

Колеблющимся туманом

покрылись поля и посевы,

и в воздухе ткут шелковинки

пауки для своих сетей —

сверкающие дорожки

на голубом стекле.

А рядом, под тополями,

ручей, напевая песню,

по зеленой траве бежит

и мирная улитка,

мещаночка с тропинки,

смиренная простушка,

глядит на широкий мир.

Вокруг тишина

безмятежна.

Улитка вздохнула украдкой

и, бросив дом и хозяйство,

тронулась в путь-дорогу,

чтоб край тропинки увидеть.

Ползет себе странница наша

и вот набрела на место,

где плющ по земле разросся,

вплетаясь в крапиву. Чинно

сидели там две лягушки,

на утреннем солнце грея

свои старушечьи кости.

– Все эти новые песни, —

ворчала одна лягушка, —

поверь, ни гроша не стоят!

– Подруга, – ей отвечала

другая лягушка, слепая

и сильно помятая с виду, —

когда я была девчонкой,

я верила: Бог услышит

когда-нибудь нашу песню

и сжалится он над нами.

С тех пор прожила я долго

и уж ни во что не верю

и петь совсем перестала…

Так жаловались лягушки

и милостыню просили

у резвого лягушонка,

который с нахальной миной

прыгал рядом по травке.

И вот перед темным лесом

улитка остановилась.

Хочет кричать. Не может.

Лягушки к ней подскочили.

– Бабочка это, что ли? —

спросила слепая лягушка.

– Ты разве не видишь рожки? —

подруга ей отвечала. —

Это улитка. Скажи нам,

улитка, ты издалёка?

– Живу я не очень близко

и хочу домой поскорее.

– Улитки очень трусливы, —

сказала слепая лягушка.

– Умеешь ты петь? – Не умею, —

улитка в ответ. – А молиться?

– Меня не учили, нет.

– А в вечную жизнь ты веришь?

– А что это?

– Это значит

жить вечно в реке прозрачной

с цветущими берегами,

где много прекрасной пищи.

– Да что вы? А мне говорила

покойная бабушка в детстве,

что я после смерти буду

ползать по нежным листьям

самых высоких деревьев.

– Еретичка была твоя бабка!

Мы говорим тебе правду,

а не веришь – заставим верить! —

разбушевались лягушки.

– Зачем я ушла из дому? —

плачет улитка. – Я верю

в вечную жизнь, конечно,

вы правы… —

Тогда лягушки

задумчиво удалились,

а наша улитка в страхе

поспешила в лес углубиться.

Две нищенки, две лягушки

застыли подобно сфинксам.

Одна из подруг спросила:

– Ну, в вечную жизнь ты веришь?

– Не верю, – ответила грустно

слепая больная лягушка.

– Зачем мы тогда улитке

сказали, что надо верить?

– Затем, что… Сама не знаю, —

вздохнула слепая лягушка, —

я не могу без волненья

слышать, как наши дети

квакают, сидя в канаве,