Йерма. Пастуха Энрике дочь.
Старуха. А! Знавала я пастуха Энрике. Добрая кровь. От зари до зари в поле, ни отдыха, ни гулянки. Хлеб да вода, а под конец – земля сырая. Праздники не для них. Молча жили. Меня за дядю твоего сватали, да куда там! Я огонь была, только ветер юбки трепал. От танцев да сластей меня не отвадишь, а на заре вскочу, бывало, и слышу, будто струны кто перебирает, то дальше, то ближе. Выбегу, а это ветер! (Смеется.) Тебе и слушать смешно? Двух мужей я пережила, четырнадцать детей родила, пятерых схоронила, а живу – не плачу, и не нажилась еще вволю. Вот что я тебе скажу. Олива свой век простоит, дом до срока не рухнет, одни мы, окаянные, сами себя изводим.
Йерма. Я спросить вас хочу…
Старуха. Спрашивай. (Смотрит на нее.) Знаю о чем. Про это не говорят. (Встает.)
Йерма (удерживает ее). Но почему? Я как услышала вас, так и доверилась. Я давно хочу поговорить со старым человеком. Я понять хочу, понять. Скажите мне…
Старуха. Что сказать?
Йерма. Да вы знаете! Почему я бездетная? Затем я разве живу, чтоб за птицей ходить да занавески крахмалить? Не за тем же! Скажите мне, что делать, я все сделаю, скажете: зрачок иголкой проткни – проткну.
Старуха. Что я? Ничего не знаю. Я бросалась навзничь и пела, дети приходят, как дождь. Эх! Ты ли не красавица! Ступишь – на улице конь заржет! Не проси ты меня, девочка, не скажу. Знать знаю, да не скажу.
Йерма. Почему? Я только и говорю мужу…
Старуха. Стой. А муж тебе нравится?
Йерма. Как?
Старуха. Ну, люб он тебе? Тянет к нему?
Йерма. Не знаю.
Старуха. Ты дрожишь, когда он подойдет? Плывет в глазах, когда целует?
Йерма. Нет.
Старуха. Ни разу? А прежде? На танцах?
Йерма (припоминая.) Один раз… Виктор…
Старуха. Ты рассказывай!
Йерма. Он обнял меня, а я смолчала, потому что слова не могла молвить. И еще… Мне было лет четырнадцать, а Виктор – он уже овец пас – подхватил меня на руки и перенес через ручей, и я задрожала, как осиновый листок. Но это от застенчивости.
Старуха. А с мужем?
Йерма. С мужем иначе. Отец его выбрал – я согласилась. С радостью согласилась, я правду говорю. Потому что в тот самый день, как я стала невестой, я уже думала… о детях… И в глаза ему заглядывала – чтобы увидеть себя, такую жалкую, крохотную, словно это моя дочка.
Старуха. Да, по-другому со мной было. То-то и оно. Надобно, чтоб мужчина нравился. Чтоб косы расплетал и водой изо рта поил. На том мир стоит.
Йерма. Мой мир – не на том. Знали бы вы, сколько я мыслей передумала, и в одно верю, что эти думы мои сын исполнит. Лишь ради сына я мужу отдалась, лишь ради сына отдаюсь, и нет мне в том радости.
Старуха. Потому и сына нет, потому и пустая.
Йерма. Не пустая. Меня обида полнит. Скажи, чем я виновата? Разве в мужчине только мужчина и нужен? А когда он отвернется и заснет, а ты все глядишь с тоской в потолок – о чем тогда думать? О нем или о том, что затеплится в моем теле и согреет душу? Я темная, не знаю, но ты-то скажи мне, смилуйся! (Встает на колени.)
Старуха. Эх, цветок ты мой ранний! Милая ты моя! Пусти! И не тяни меня за язык. Здесь о чести речь, а я чужой чести не трону. Сама все поймешь. Да только уж очень ты неопытна.
Йерма (печально). Я в поле выросла – куда пойдешь, у кого спросишь? Для таких, как я, все двери заперты. Одни намеки да ухмылки, а правды никто не скажет. И ты молчишь, ты тоже молчишь и проходишь мимо, знаешь все, а меня в пустыне бросаешь.
Старуха. Разумной женщине я бы сказала. А тебе – нет. Стара я и знаю, что говорю.
Йерма. Один Господь меня спасет.
Старуха. Не спасет. Я не зря его терпеть не могла… И когда вы поймете, что нет его? В людях спасение.
Йерма. Зачем ты мне такое говоришь, зачем?
Старуха (уходя). А жаль, что нет его, хоть захудалого – разразил бы мужей с тухлой кровью, чтоб не гноили земную радость!
Йерма. Что ты такое бормочешь? Я не понимаю!
Старуха. Зато я понимаю. Ты не горюй. Надейся, пока молода. А я тебе не советчица. (Уходит.)
Появляются Две подруги.
Первая. Всюду народ.
Йерма. Страда! Мужчины в поле, надо им еду носить. Одни старики дома.
Вторая. Назад идешь?
Йерма. Да, уже.
Первая. Я спешу. Дома никого, а ребенок спит.
Йерма. Беги скорее. Детей нельзя одних оставлять. У вас свиньи есть?
Первая. Нет. Но ты верно говоришь. Побегу.
Йерма. Торопись. Всякое может случиться. Ты заперла его?
Первая. Еще бы!
Йерма. Все равно. Не разумеете вы, что такое дитя! Для вас – пустяк, а для него – гибель. Иголка, миска с водой…
Первая. Твоя правда, я и не подумала. Побегу.
Йерма. Беги скорее.
Вторая. Будь у тебя четверо или пятеро, по-другому бы заговорила.
Йерма. Хоть сорок.
Вторая. Как ни толкуй, а нам с тобой без детей спокойней.
Йерма. Мне – нет.
Вторая. А мне – да. Что за нужда такая? Мать все травами меня поит, а осенью на богомолье поведет, говорит – Бог посылает детей просящим и страждущим. Пускай сама и молится. Я погожу.
Йерма. Зачем же ты замуж вышла?
Вторая. Выдали, вот и вышла. Всех выдают. Скоро в девках одни малолетки останутся. Ну и ладно… да ведь замуж-то до венца выходишь. А старух не переупрямить! Мне девятнадцать, и мука для меня стирать да стряпать. И что ж? С утра до вечера только и делаю, что мучаюсь. Может, мужу моему припекло жениться? Так мы с ним и до свадьбы не жеманились. Вот они, старушечьи бредни!
Йерма. Да замолчи! Язык у тебя!..
Вторая. Скажи еще, что я шалая. Шалая! Шалая! (Смеется.) Меня жизнь одному научила – все по домам запираются, чтоб мучиться. А на воле куда лучше! Хоть на реку беги, хоть в колокола бей! А хочешь – анисовой глотни.
Йерма. Дитя ты малое.
Вторая. Малое, да не шалое. (Смеется.)
Йерма. Мать твоя на горе живет?
Вторая. На горе.
Йерма. В крайнем доме?