— Ты что это, Андревна, спозаранку к нам приперлась?
— Я не Андревна — Сергевна, — искусно подражая голосу старухи, прошамкала я.
Макар остолбенело почесал в затылке и пробормотал:
— Недопонял…
Его слова были заглушены хохотом его благоверной: она стояла на пороге комнаты, переводя взгляд с моего старушечьего прикида на ошеломленное лицо своего супруга, и сотрясалась всем своим монументальным корпусом.
— …А про какую ферму ты говорил, Макар? — спросила я, когда мы уже тряслись с мужичком в «Запорожце», преодолевая заснеженную трассу, которую и дорогой-то нельзя было назвать.
Он вздрогнул и вывернул набок руль так, что машину сильно занесло и развернуло. Макар бодро выскочил из «запора» и оперативно наставил машину на путь истинный, то бишь возвратил на дорогу. Потом запрыгнул на водительское место и ответил:
— А про такую ферму, про которую у нас говорят, что нехорошие дела там творятся. Около Шуваловского леса она. Из которого ты вчера вышла, а потом всю ночь на стену кидалась и говорила, что тебя трупы жгут.
Теперь уже вздрогнула я: белая твердая рука мертвой женщины из сугроба в лесном овраге встала перед глазами так ясно, как будто я видела ее воочию. И лицо, на котором не таял снег.
— А что это за ферма?
— Там раньше было какое-то хранилище. Или бомбоубежище. Еще при советской власти. Потом коммунисты кончились, и это хранилище или бомбоубежище купил один мужик. Фермер. Только он прогорел, и года три назад его ферму бывшую взяли какие-то люди. Из города. Люди они или нелюди, а только с тех пор нехорошие дела тут творятся. Даже журналисты пару раз приезжали, только никто им ничего не рассказывал про ферму — боялись. Один Кузьмин, скотник, взял и выложил, что знал. Да еще приврал с три короба с пьяных глаз. Он же пил беспробудно. Журналисты те уехали, а Кузьмина через два дня мертвым нашли в лесу. В ручье лежал. Наверно, пьяный был, а пьяный и в луже захлебнется. Только наши думают, что его те, с фермы… Скотник — он скотник и есть! — неожиданно закончил Макар.
Я выдержала паузу, а потом спросила:
— А какие нехорошие дела-то?
Макар повернул ко мне голову и прищурил левый глаз:
— Не-е-ет. Не скажу я тебе. Может, ты тоже из тех и меня… у тебя же автомат с собой до сих пор.
— Ну и что? Я вот тоже вчера в лесу натолкнулась на…
— …на труп? — понизившимся до шепота голосом спросил он.
— Да.
— Дите?
— Нет, женщина.
— Ага… а вот я как-то раз нашел… понимаешь… ребенка мертвого. В овраге на окраине леса. Туда сток от фермы идет… ну и вот. Да это даже не труп был, а так… брр-р-р… — Его передернуло, и я поняла: он нашел в том овраге изуродованный труп новорожденного младенца.
И возможно, овраг был тем самым, в который вчера свалилась я. Господи…
* * *
Тайны множились и нарастали вокруг меня, как паутина, которую плел не в меру прыткий и работоспособный паук. Они, казалось, никак не были связаны между собой, но их упорно притягивало ко мне.
Утренний город встретил меня блеском солнца, от которого было больно глазам.
Особенно если учесть, что в дороге я задремала, вернее — погрузилась в полузабытье, наполненное тряской и беззвучными тенями.
Макар довез меня до известного ему обменного пункта. Он находился в городском ЦУМе, и от ЦУМа было рукой подать до офиса фирмы «Центурион». И — до того подъезда, в котором неизвестный «старичок» так ловко подставил меня, вырубив электрошокером.
С Макаром я благополучно распростилась, как только выяснилось, что мои доллары подлинные.
После этого я неспешно (а куда спешить-то в «мои годы» и в моем прикиде) села на трамвайчик, устроилась на сиденье для престарелых и инвалидов, уступленное каким-то заботливым молодым человеком, и проехала две остановки до офиса «Центуриона».
Тут я вышла из трамвая и старческой походкой зарулила в знакомую — роковую — арку, в которую полторы недели тому назад заехал кортеж вице-губернатора Клейменова, чтобы затем подвергнуться расстрелу.
Я прошла по двору и, краем глаза отметив, что около злополучного подъезда торчит какой-то молодой человек мелкоуголовной внешности, направилась прямо на него. Не доходя метра до его облаченной в потертую кожаную куртку туши, я еще ниже опустила голову и, обогнув его, пошла в подъезд.
— Эй, бабка! — услышала я за спиной. — Этот подъезд пустой. Выселен он. Куда ты поперлась, старая клюшка?
— Ась?
— Выселен подъезд, говорю тебе, жаба! — уже повысил голос он.
— Чегось, сынок? Не слышу я.
— Вот глухая кикимора! Ну и иди… сломай там свою безмозглую башку, если совсем из ума выжила! — сердито проговорил он и отвернулся.
— А, время? — прокудахтала я. — Нетути часов у меня, сынок. Нету.
И тут же одернула себя, потому что едва не задохнулась от приступа накатившего на меня нервного смеха. Не стоит переигрывать.
Я поднялась на второй этаж и начала осмотр квартирных дверей именно с него. Судя по всему, капитан Сенников, ныне покойный, в самом деле не видел никакого старика. Вряд ли бы он стал врать в то время, как Бурмистров пускался в такие опасные откровения.
Значит, этот «старик» ушел через одну из квартир, окно которой выходит на крышу соседнего дома. Я уже смотрела: расстояние между домами было два — два с половиной метра. Тренированный человек играючи преодолеет такое препятствие.
…Уже на второй осмотренной двери я наткнулась на то, что искала: лист древесно-волокнистой плиты, которым была забита дверь, был надорван. Надрыв был искусно замаскирован планкой. Сработано было грамотно, ничего не скажешь.
Я потянула на себя дверь: она была заперта. Вероятно, сюда вернулись уже после известных трагических событий, заперли ее, а ключ выбросили. Или оставили где-то здесь.
Последняя догадка оказалась верной — большой ключ лежал в одной из трещин в рассохшемся полу. Я не без труда вытащила его оттуда.
Замок щелкнул и открылся — и в нос мне ударил запах, который я не могла спутать ни с одним другим. Это был запах мертвечины, запах разлагающегося тела.
…В доме было очень холодно, так что тело было не так тронуто тлением, как следовало ожидать от трупа полуторанедельной давности.
Так что я сразу признала в нем того «старика». Он лежал на боку, подломив под себя ноги и далеко выкинув вперед руку с зажатым в ней зонтиком. Я склонилась над ним: тот, кто подставил меня, был застрелен с расстояния метров в пять, не более. Пуля вошла точно между глаз. Не было нужды долго гадать, откуда именно стреляли: конечно же, с крыши соседнего дома, находившейся как раз на уровне окна этой квартиры.