— Я слыхала об этом, — кивнула Савина. — Вы правы.
— Все дело в том, сумеем ли мы засечь киллера — или киллеров — до того, как машина Виктора Сергеевича въедет в убойную зону.
Людмила Александровна посмотрела на меня, а потом медленно выговорила:
— Вы видели двор и примыкающие к нему здания?
— Немного. Но вполне достаточно, чтобы составить о них довольно устойчивое представление. Удобное место для отправления в преисподнюю.
— Вы будете работать с ФСБ? — вкрадчиво спросила жена Клейменова.
— Разумеется.
— А вы еще не познакомились с генералом Зубаревым?
— Не довелось.
— Ничего, я думаю, вы быстро наверстаете это упущение, — произнесла она. — Все-таки ваш коллега, хотя и в более высоком звании.
Что-то определенно не понравилось мне в тех интонациях, с которыми были сказаны эти слова. По всей видимости, Людмила Александровна явно недолюбливала главу местной госбезопасности.
О чем я и не замедлила спросить у нее напрямую.
Ответ был столь же исчерпывающ и прямолинеен, как и вопрос:
— Да, не скрою, с генералом Зубаревым у меня, мягко говоря, натянутые отношения: считает ниже своего достоинства общаться с какими-то частными охранниками. Гэбэшный гонор, куда ж тут деваться. И, надо сказать, — добавила она, чуть понизив голос, — если Виктор склонен считать, что охоту на него открыл кто-то из кандидатов в губернаторы, то между Зубаревым и Бурмистровым я более склоняюсь к Зубареву. Госбезопасность в плане кровожадности всегда давала сто очков вперед даже самой беспредельной оргпреступности. Не так ли, Юлия Сергеевна?
— С волками жить — по-волчьи выть, — ответила я одной из любимых поговорок Грома. — То есть вы подозреваете в организации покушений на вашего мужа не Бурмистрова, как считает сам Виктор Сергеевич, а генерала Зубарева? У вас есть основания для этого? И вообще, Людмила Александровна, — после паузы добавила я, видя, что она продолжает хранить довольно-таки недоброжелательное угрюмое молчание, — мне непонятны мотивы, по которым кандидаты в губернаторы могли бы быть заинтересованы в смерти вашего мужа. Тем более что он сам уже заявил о своем скором отходе от дел в связи с ситуацией вокруг Владимира Александровича Сухорукова, пока еще действующего губернатора.
— Мотивы? — проговорила она. — А мотивов сколько угодно. ФСБ и администрация издавна копают друг на друга компромат. Зубарев преуспел в этом больше… Именно под его давлением областная избирательная комиссия отстранила от участия в выборах Владимира Александровича. Если бы этого не сделали, то Сухоруков наверняка был бы избран на новый срок и Виктор тоже сохранил бы свой вице-губернаторский пост.
— Я так понимаю, что у вашего мужа есть компромат на Зубарева, и тот боится, что эти материалы попадут в СМИ?
— Да.
— Почему же, в таком случае, Виктор Сергеевич не сказал мне этого?
— Я не могу отвечать за своего мужа. Спросите у него самого.
— Не премину это сделать.
— От себя же замечу, — уже не скрывая ядовитых интонаций, добавила Савина, — что мой муж никогда не доверял спецслужбам, в особенности местным, из нашей области, а к вашей помощи прибег только потому, что хорошо знает какого-то вашего начальника. Он не называл его фамилии, так как все это очень секретно, но я догадываюсь, кто это такой.
Вне всякого сомнения, госпожа Савина имела в виду Андрея Леонидовича Сурова. Нужно будет с ним созвониться, отметила для себя я.
Разговор тем временем окончательно расклеился. И склеить его, как любил говаривать один мой знакомый бандит (кстати, уже покойный), — склеить его было куда сложнее, чем одному из собеседников склеить ласты. То бишь отправиться к праотцам.
Людмила Александровна подняла на меня строгие глаза и произнесла:
— Я все-таки верю, что вы не пойдете на поводу у вашего коллеги Зубарева и честно выполните свою работу.
— У вас есть сомнения? — холодно произнесла я и встала. — До свидания, Людмила Александровна. Разговор с вами очень помог мне.
И — почти против моей воли — в заключительной фразе прозвучала нотка тонкой, ядовитой издевки…
* * *
Ну и семейка, думала я, выходя из частного охранного бюро «Центурион» и спиной чувствуя, тяжелый, острый взгляд. Веселая семейка. Не удивлюсь, если в финале окажется, что это именно госпожа Савина и ее смазливый личный доктор раскрутили маховик всего этого, в сущности, банального и привычного мне по опыту предыдущей работы дела.
…Но банальности этой суждено было улетучиться. Начисто. И точкой отсчета для дьявольского танца сорвавшихся с цепи обстоятельств стал голос за моей спиной:
— Юлия Сергеевна! Подождите, Юлия Сергеевна.
Я обернулась и увидела, что за мной поспешно — аж спотыкаясь! — идет доктор Глеб Константиныч. Прядь аккуратно уложенных волос соскользнула на высокий лоб, накинутое на плечи черное полупальто сбилось набок.
— Да, я слушаю вас, Глеб Константиныч, — ровным голосом произнесла я и улыбнулась, прокручивая в мозгу версии: какого черта ему от меня надо? Впрочем, повод оказался самым что ни на есть естественным и оттого почему-то смехотворным.
— Простите, что беспокою вас, — проговорил он, — но не могли бы вы немного подвезти меня? Вы все равно, я думаю, едете в сторону центра, да?
— Да.
— Ну вот, — оптимистически закончил он и глупо улыбнулся.
Я махнула рукой:
— Садитесь. Подвезу.
— Хорошая у вас машина, — сказал он. — Я и не знал, что сотрудники госбезопасности получают такую зарплату, чтобы кататься на подобных машинах.
В голосе его прозвучала насмешка, которая разозлила бы меня, скажи это любой другой человек (в особенности — высокочтимая Людмила Александровна Савина); но в исполнении Глеба Константиныча это показалось… мило. Я не стала смотреть на него взглядом Медузы-Горгоны, а просто невинно улыбнулась и отозвалась:
— А я и не на зарплату ее купила. А на то, что при социализме формулировали как нетрудовые доходы. Садитесь, Глеб Константиныч. Ваши ботинки явно километра не прошли. А пальто стоит не меньше пятисот долларов. Это как раз и составляет зарплату врача, я понимаю.
Он поднял вверх руки и серьезно сказал:
— Сдаюсь.
* * *
Все получилось так же неожиданно и глупо, как всякий раз получается, когда даже не допускаешь возможности хотя бы легкого флирта, а потом открываешь глаза и видишь себя в постели с мужчиной, имя которого вспоминаешь лишь с большим напряжением всего мозгового арсенала.
Я ведь, по сути, очень легкомысленный человек. И тем более легкомысленный, что часто произвожу серьезное, основательное и неприступное впечатление. Многие мужчины, даже не зная того, что я агент спецслужб, подсознательно начинали питать ко мне повышенный пиетет и возмутительную, приторную вежливость и осторожность в выборе каждого сказанного в мой адрес слова. Как будто я ущербная какая!