— Вы можете попросить свое правительство послать в Кортегуа войска для наведения порядка. Не ради того, чтобы сохранить у власти президента, а ради того, чтобы дать народу самому выбрать правительство в ходе свободных выборов.
Голос сенатора дрогнул.
— Но вы же знаете, что мы не можем сделать этого! Весь мир осудит наше вмешательство! Я молча допил кофе.
— Задайте себе один вопрос, джентльмены. А что вы делали все эти годы, как не вмешивались в наши дела? Вы не оказывали нам помощи, не признавали наше правительство, пока оно не перестало нуждаться в вашем признании, предоставляли кредиты только под нажимом. Вы считаете это не вмешательством, а просто разумной политикой? — Не дожидаясь ответа на свой вопрос, я поднялся. — Лично я, джентльмены, считаю, что сильные державы мира сего, включая США, Россию и Китай, постоянно вторгаются во внутренние дела своих меньших соседей. Несмотря на благородство ваших намерений, во что мне очень хочется верить, это не что иное, как вмешательство во внутренние дела.
На некоторое время в комнате воцарилось молчание, потом Джордж спросил:
— Какова ситуация в Кортегуа на сегодняшнее утро?
— Не очень хорошая, — ответил я. — Правительственные войска удерживают Санта-Клару, это как раз возле аэропорта, в восемнадцати милях к югу от Курату. Благодарю за внимание, джентльмены. Сенатор проводил меня до двери.
— Мне очень жаль, Дакс, но ваша просьба невыполнима, и вы знаете об этом. Мы не сможем послать свои войска в Кортегуа, даже если об этом попросит ваше правительство. Весь мир назовет это империалистическим вторжением.
— Когда-нибудь вам придется сделать это, — сказал я, глядя ему прямо в глаза. — Вам придется столкнуться с тем фактом, что вы на самом деле несете ответственность за то, что происходит в сферах вашего влияния. Сейчас вы этого не сделаете, может быть, не сделаете и в следующий раз. Но как только в одной из стран установится коммунистический режим, вы будете вынуждены послать свои войска.
— Надеюсь, что нет, — серьезно ответил сенатор. — Мне не хотелось бы принимать подобных решений.
— Одна из обязанностей власти — это обязанность принимать решения.
На лице сенатора появилось смущение.
— Лично я совершил ошибку, Дакс. Извините меня за это.
— Мой отец сказал мне однажды, что ошибки — это начало опыта, а опыт — это начало мудрости.
Мы молча пожали друг другу руки, и я вернулся в посольство. На столе я обнаружил сообщение, что мой самолет благополучно прибыл во Флориду.
Я закончил выступление, прозвучали слабенькие, вежливые аплодисменты, да и те, похоже, раздались с балкона, где располагались гости, а не с депутатских мест. Медленно сойдя с трибуны, я направился по длинному проходу к своему столу. Позади послышался голос председателя, объявляющего о закрытии Ассамблеи.
Садясь в свое кресло, я не смотрел по сторонам, мне не хотелось смущать делегатов, ища поддержки в их взглядах. Многие из них уже покидали зал, но без обычного шума. Изредка кто-то из них останавливался около моего стола, произносил несколько добрых слов, но большинство проходили мимо молча, не глядя на меня. Я устало откинулся в кресле. Все было плохо, я снова потерпел поражение.
Что я мог сказать этим людям, которые и без того знали предостаточно, что не позволяло им внезапно изменить сложившееся мнение? Я не был мастером произносить речи, не был пламенным оратором. Половина из того, что я сказал, не убеждала даже меня самого. Я начал медленно собирать свои бумаги и укладывать их в портфель.
Новости, которые я узнал перед приездом на заседание Генеральной Ассамблеи, были плохими. И почерпнул я их, главным образом, из передач радио и телевидения, потому что весь день не мог связаться с президентом. Как раз перед самым отъездом из посольства я услышал, что в результате тяжелых боев за Санта-Клару правительственные войска были вынуждены отступить.
— Ты произнес хорошую речь, — послышался чей-то голос.
Я поднял голову и увидел Джереми Хэдли, на лице его было написано сочувствие.
— Ты слышал? Джереми кивнул.
— Каждое слово. Я сидел на балконе, очень хорошая речь.
— Видно, не слишком хорошая. — Я кивнул в сторону выходивших делегатов. — Похоже, они другого мнения.
— Нет, они чувствуют это, — сказал Джереми. — Я впервые вижу, как они покидают зал в молчании. Каждый из них в глубине души устыдился, слушая твою речь.
Я горько усмехнулся.
— Большая польза от этого! Завтра же они о ней забудут, и она превратится просто в тысячу слов среди миллионов, уже похороненных в архивах.
— Ты не прав, — спокойно возразил Джереми. — Еще многие годы люди будут помнить то, что ты сказал сегодня.
— А для людей Кортегуа имеет значение только сегодняшний день, для них вообще может не наступить завтра.
Я закончил складывать бумаги в портфель, захлопнул его и поднялся. Мы направились вперед по проходу.
— Какие у тебя планы? — спросил Джереми. Я остановился и посмотрел на него.
— Вернусь домой.
— В Кортегуа?
— Да, я сделал все, что мог. Теперь мне больше некуда идти.
— Но это опасно.
Я промолчал.
— Какая польза от твоего возвращения? — озабоченно спросил Джереми. — Там ведь уже почти все кончено.
— Не знаю, но в одном я твердо уверен: я не смогу оставаться здесь или где-нибудь еще. Я не смогу жить с мыслью, что на этот раз, именно на этот раз, я не сделал всего, на что способен.
Джереми с уважением посмотрел на меня.
— Чем больше я думаю, что знаю тебя, тем больше убеждаюсь, что это не так.
Я не ответил ему, я повернулся и обвел взглядом пустой, громадный зал. Сколько человеческих надежд похоронено здесь, и скольким надеждам, как моим, предстоит еще умереть.
Наверное, и Джереми подумал о том же, потому что когда я повернулся к нему, лицо его было печальным. Он протянул руку, и я пожал ее.
— Как ты сам любишь говорить, Дакс, уповай на Господа, — убежденно сказал он.
Было около четырех утра и еще темно, когда наш самолет пересек береговую линию Кортегуа. Прошло чуть более четырех часов с момента нашего вылета из Панама-Сити. Я смотрел вниз, пытаясь что-нибудь рассмотреть в темноте, но тщетно. Обычно здесь горели огни, но сегодня ночью их не было.
Я бросил взгляд на указатель топлива, стрелка показывала, что в основном баке горючего чуть больше половины, а резервный бак мы вообще не расходовали. Я удовлетворенно кивнул, по крайней мере у нас достаточно топлива, если придется возвращаться.
— Включи радио, — обратился я к Хиральдо. — Может, что-нибудь поймаем.