Я поняла, что он очень недоволен — и тем, что его парни сплоховали, и тем, что я их на этом поймала. Наверное, еще ему было крайне неприятно, что я проделала весь этот спектакль в присутствии посторонних — в холле облдумы, как всегда, толпился народ.
И когда наш автомобиль плавно затормозил возле громады шестнадцатиэтажного НИИ, Леонид Борисович не торопился выходить из машины, а подождал, пока охранники сначала выпустят меня.
— Нет-нет, — остановила я босса, когда он протянул руку к кнопке лифта.
Я быстро кивнула одному из охранников, предлагая ему проделать эту нехитрую операцию, сама встала перед Симбирцевым, установив второго бодигарда сбоку от раздвигающихся створок.
Когда кабина прибыла на этаж и из просторного лифта посыпала толпа, я сделала знак своим спутникам не продвигаться вперед до тех пор, пока кабина не освободится. Затем мы прошли внутрь по очереди — первый охранник, я и Симбирцев, второй охранник.
Пока мы ехали, я снова поменялась с боссом местами, чтобы выйти раньше его.
Леонид Борисович долго крепился, но все же не выдержал и взорвался:
— Знаете что, милочка моя, наш Сидорчук со своими аналитиками явно переборщил. Усилия, которые вы предпринимаете, в наших условиях, мягко говоря, выглядят смешно. Понимаете, смешно!
— Неужели вас беспокоит, как на вас будут смотреть окружающие, Леонид Борисович? — осторожно осведомилась я, не желая вдаваться в дискуссию.
— Я сотни раз ходил по этим коридорам, поднимался на лифтах и заходил в офисы, — продолжал нудеть Симбирцев. — Ладно бы вы вели себя так на открытых пространствах или, скажем, где-нибудь в опасной обстановке… Но тут! Где меня каждая собака знает! Можно подумать, что я какая-нибудь Мадонна, за которой охотится маньяк! Вы еще под кровать ко мне залезьте!
Леонид Борисович оттолкнул меня локтем и выдвинулся к самой двери.
С шипением створки распахнулись, и в этот момент в кабину ворвалось что-то вихреобразное. Никто не успел ничего предпринять, все произошло за считанные секунды. Я не знаю, как мне удалось рвануться вперед, наверное, я инстинктивно прыгнула и подмяла под себя босса, прикрыв его своим телом. Через мгновение я услышала возле своего уха громкое сопение, и мне на шею капнула слюна.
— Собака… — то ли ругнулась я, то ли констатировала факт.
Это действительно оказалась собака. Огромных размеров ризеншнауцер уже выбежал из лифта и скакал по коридору, не реагируя на вопли спешащей к нему хозяйки с поводком в воздетой руке.
Один из охранников осмелился даже рассмеяться, демонстрируя, что я из-за своего усердия попала-таки в дурацкое положение.
Но Леониду Борисовичу было не до шуток. Его костюм был помят и запылен, к воротнику прилипла кудрявая собачья шерсть — псина все же прогулялась лапами по спине моего босса.
— Лбы! — прошипел он зловеще. — Стоят тут как столбы, понимаешь! Бабе приходится хозяина грудями прикрывать! Еще раз такое повторится — уволю к чертовой матери. Телохранители, мать вашу…
— Чтобы такое не повторилось, Леонид Борисович, — спокойно сказала я, поправляя юбку, — вы должны слушаться моих указаний. Ведь это могла быть не собака, а киллер, не так ли? И потом, ведь самая привычная обстановка — идеальное место для убийства, так как объект не настороже и думает, что сегодня повторится то же, что было позавчера, вчера и много дней назад. Тот же путь, те же стены. Все и повторяется. Но с одной поправкой. На одном из поворотов ему в лоб впивается пуля.
Леонид Борисович явно хотел что-то возразить. Симбирцев был достаточно раздражен и готов был выплеснуть свой гнев на любого, независимо от того, виноват он или нет. Но мои слова его привели в чувство. Мне даже показалось, что слова про привычную обстановку подействовали на него странным образом, как будто босс что-то понял и неприятно поразился моей догадливости.
— Знаете, а ведь вы правы, — тихо произнес он. — Хотя, кто знает…
— Впрочем, если вы считаете, что дополнительная охрана для вас является излишней, то сообщите об этом Сидорчуку, — добавила я. — Покамест же я не получала инструкций, освобождающих меня от работы.
— Хорошо, — вынужден был согласиться Симбирцев. Обращаясь к охране, он скупо произнес: — Слушаться моего референта. Выполнять беспрекословно. Учитесь, пока есть возможность…
Между тем к нам уже приближалась хозяйка непослушной псины.
— Ленечка! — всплеснула руками высокая полная женщина. — Принц тебя напугал! Я так виновата! Но ты же знаешь, он никого не слушается!
— Так пристрелите его, — процедил сквозь зубы Симбирцев.
Женщина расхохоталась.
— Да я скорее тебя пристрелю или мужа, чем Принца, — проговорила она, продолжая улыбаться. — Кстати, ты сейчас к Серому?
— Да, мы договорились с твоим благоверным встретиться через… — Симбирцев сверился с часами. — Ого, уже три минуты назад. Все, я спешу, Лизочка. Приезжайте с мужем ко мне завтра обедать. В два на даче!
Эти слова он уже бросил через плечо на ходу, устремившись по длинному коридору к дальней двери. Охрана едва за ним поспевала, а я старалась, чтобы босс не наступил мне на пятки.
Однако я успела оглянуться и заметила, что женщина, которую босс пригласил к себе на завтрашний обед, прекратила погоню за собакой и остановилась у лифта, пристально глядя нам вслед. Но, заметив мой взгляд, эта самая Лизочка тотчас же снова засуетилась и стала кликать собаку, угрожая ризеншнауцеру поводком.
Коридор был совершенно пустым, и я насчитала только две двери на шестьдесят шагов. Вторая, расположенная в самом конце, была чуть приоткрыта.
— Сергей Алексеевич? — остановившись у порога, произнес в щель Симбирцев.
— Заходи, дорогой, — раздался из глубины низкий голос, чересчур округло выговаривающий «о», как это делают северяне.
Охрана осталась в коридоре, а мы с Леонидом Борисовичем прошли в кабинет.
Нас встретил сутулый пожилой мужчина, который как бы нехотя протянул руку боссу и ограничился легким кивком в мою сторону.
Мне этот человек показался очень неприятным на вид, и первое впечатление от встречи было самым отталкивающим. Может быть, это произошло потому, что хозяин кабинета немного походил на моего отца…
* * *
Память об отце еще свербила. Я никак не могла совместить два образа, жившие в моей душе, — доброго папы и мерзкого предателя.
Единственное, что совпадало в этих двух ипостасях, столько лет подряд ведущих в моей душе сражение не на жизнь, а на смерть, — это лицо. То доброе и любящее, знакомое до каждой морщинки в уголках глаз, то искаженное в злобной гримасе. Впрочем, таким я видела его только один раз — в нашу последнюю встречу.
А до той поры моя жизнь протекала вполне безоблачно. Высокий чин отца обеспечивал нашей семье спокойную и состоятельную жизнь. Родители меня баловали, и я не помню, чтобы хоть раз на мою просьбу ответили отказом. Количество кукол в моей спальне исчислялось десятками, каждое воскресенье я получала в подарок какую-нибудь обновку, а уж о сладостях и говорить не приходится.