Получалось, что он со Стеллой вместе играл в эту игру, но когда наступил момент выбора, Стелла, чтобы определиться, решила поделить фишки. И поделила их очень по-женски: белые – себе, чёрные – Моржову. Она, значит, жена богатого человека, с квартирой, с образованием, с перспективой какой-никакой работы и с романтическим возлюбленным – нищим художником (хорошо бы, чтоб непризнанным гением). И всё это – не прогибаясь, без усилий: сами пришли и сами всё дали. Она ведь так и говорила, какие претензии?… А Моржов остался без работы, без образования, без перспектив и без любимой девушки. К нему почему-то никто не пришёл и никто ничего не дал. Точнее, к нему всё-таки пришли, но дали по жопе. Как-то всё оказалось не совсем поровну…
В то время Моржов был ещё настолько наивен, что дождался возвращения Стеллы с Кипра и попробовал выяснить отношения. Но кипрский комфорт произвёл на Стеллу более сильное впечатление, чем секс с Моржовым на детской кроватке. Встреча кончилась драматически. Каким-то образом наличием на земном шаре Кипра Моржов исхитрился жестоко оскорбить Стеллу. Стелла говорила, что Моржов ради неё и пальцем о палец не ударил, что он эгоист, он сам решил от неё избавиться и слова не сказал против её брака с Сочниковым. В общем, он предал её. Но она его прощает. Она будет любить его вечно, хотя рана, нанесённая отравленным кинжалом Моржова, в её душе никогда не перестанет кровоточить. Эту рану ничем не залечить – следовательно, и лечить не надо. Стелла предпочла остаться с Кипром и кровоточащей раной. Этих сокровищ ей было достаточно, и Моржов потерял для неё плотский облик, то есть стал привидением. Вот так всё и кончилось.
Стелла мягко поднялась с ковра и скользнула в диван рядом с Моржовым. Усевшись боком, она протянула руку и начала задумчиво и ласково перебирать волосы Моржова.
– А ты, Борька, мало изменился, – сказала она.
– Ну и ты тоже, – буркнул Моржов, не зная, чего сделать.
Стелла прямо обдавала жаром. Если бы Моржов тоже протянул руку и оголил Стелле грудь, Стелла бы и не шелохнулась. Впрочем, пламя, одевающее мерцоида, и так сползло с плеча, обнажая медное тело – как у инопланетянок-роботов с китчевых обложек фантастики.
В ответ на слова Моржова Стелла только усмехнулась – понимающе и умудренно. Дескать, тебе, юнцу, всё равно не понять тех бурь, сквозь которые я прошла.
– Ты что, до сих пор считаешь, что все люди созданы для тебя, а ты создан только для свободы? – спросила Стелла.
– А что, я так считал? – глупо спросил Моржов.
– Знаешь, я долго пыталась понять, на кого ты похож. И поняла. На Ясона, – сказала Стелла с таким видом, будто Моржов, разоблачённый, должен тотчас выхватить кинжал (тот самый, отравленный) и заколоться.
Похоже, что Стеллу, как и Юльку, тоже тянуло поставить над «i» вторую точку. История расставания Моржова и Стеллы, конечно, была обычной, не раз описанной в мировой литературе, хотя опознать цитату Моржов тогда не смог – хрен угадаешь, что Стелла читала на кипрском пляже? Но значимость этой истории Моржов оценил лишь в контексте своей жизни. Стелла и Юлька оказались запараллелены не только хронологией его юности.
Обе любовные истории были отыграны по одному алгоритму… Сначала Моржова провоцировали – Юлька на домогательства, а Стелла на жизненную позицию. Потом наставал момент истины, когда нужно было принимать решение: Юльке – отдаваться Моржову, а Стелле – отказывать Сочникову. Выбор в пользу Моржова никаких дивидендов, кроме самого Моржова, не приносил, но Моржов был сомнительным дивидендом. Отказ от Моржова приносил пользу: Юльке – чувство собственного достоинства, Стелле (кроме Кипра и квартиры) – чувство собственной незаурядности от верно подобранной цитаты.
Но кидать Моржова было как-то неловко. Однако если посчитать, что Моржова никто не провоцировал, а он сам, в силу своего паскудства, домогался до Юльки и ничего не сделал для Стеллы, то Моржов получался подонком, кинуть которого не жалко. Более того, не только не жалко, а даже нужно – для самоуважения. И Юлька со Стеллой Моржова кинули, сохранив чувство своей правоты и справедливости. Правда, перемена, ради которой они кидали Моржова, по мнению того же Моржова, превращалась просто-напросто в ТТУ. Иначе с чего это было появляться мерцоидам?
– На Ясона я похож? – не поверил Моржов. – А я думал – на Чичикова. И вообще, при чём здесь эти древнегреческие ассоциации?… Кстати, для Медеи, зарезавшей своих детишек, ты живёшь слишком комфортно.
Стелла засмеялась и укоризненно потрясла голову Моржова за волосы так, что Моржов едва успел подхватить очки.
– А я ведь именно такого и люблю тебя, – легко призналась Стелла. – Бродягу, художника, поэта…
Моржову стало неловко в собственной шкуре.
– Я сразу понимала, что в жизни ты своего добьёшься. – Стелла словно бы после игры в прятки признавалась, что изначально видела, где спрятался Моржов, но изображала, что не видит, лишь бы игра оставалась увлекательной. – Но боги мои, как же тяжело с тобой было!… О том, каково мне, ты думать не хотел.
– Зато сейчас и не надо, – сказал Моржов, с трудом собирая мысли, чтобы сориентироваться в ситуации.
– Не надо, – тепло и многообещающе подтвердил мерцоид, шевельнув перламутровыми губами.
По гостиной вдруг пронеслись световые блики – это открылась стеклянная дверь холла, метнув солнечные отражения. В гостиную вошёл Сочников и удивлённо уставился на Моржова, подслеповато щурясь. Моржов и Стелла не шевельнулись, однако Моржов почуял, как Стелла из огненной вмиг сделалась просто медной – будто в печке закрыли заслонку. Но пламя не погасло.
– Э-э… Денис? – узнал Моржова Сочников и сутуло пошёл к Моржову, протягивая руку для рукопожатия. – Сколько лет, сколько зим!…
– Борис! – поправила Стелла, поджав губы. Моржов приподнялся и пожал Сочникову руку.
– Да-да, конечно, Борис, – виновато пробормотал Сочников и отвернулся к бару, выискивая третий фужер.
Сочников был всё таким же худым и перекошенным. Но сейчас Моржов отметил, что Сочников, оказывается, весьма симпатичный и представительный мужчина. Моржов понял это потому, что, оказывается, он сравнялся с Сочниковым. Раньше он был пацан, а Сочников – дядька. Теперь оба они были мужиками. Сочников нашёл фужер и налил себе вина.
– На жаре лучше бы белого… – пробормотал он.
– Дай мне посидеть со старым другом! – недовольно сказала Стелла. – У тебя дел, что ли, нету?
– Да-да, конечно, – спохватился Сочников, поставил нетронутый фужер на столик и пошёл к лестнице на второй этаж. – Прошу прощения, Борис, – издалека поклонился он и взбежал наверх.
– Странно… – сказал Моржов. – Мне один мальчик рассказывал про своего друга… Говорил: «Я с ним не виделся пять лет, тогда он был старше меня на три года – ну, теперь, наверное, меньше…».
Стелла не отвечала, тихонько раскаляясь обратно.
Моржов приподнялся и тоже поставил свой фужер на столик, словно занял одну позицию с Сочниковым. Похоже, как и Сочников, он мог взять Стеллу хоть сейчас. Мерцоид был горяч, мягок и готов к употреблению. Но Моржов протрезвел.