– Тебя самого первого! – с ненавистью шарахнула его Розка.
– Это какое-то безобразие… – забормотал Костёрыч и замотал головой, но сразу схватился за очки. – Наши кружки – не дублирование школьной программы, а своеобразный практикум! Да, я знаю, что в школах факультативно преподаётся краеведение! Но ведь в школе оно – в кабинете, а я вожу детей по родному краю, показываю, так сказать, на местности! У меня не дублирование, а углубление… К тому же я представляю уровень школьного преподавания – слёзы одни!
– А английский язык далеко не во всех школах изучают! – возмутилась и Милена. – Какое администрация имеет право лишать детей возможности изучать язык, если в их школе его нет?
– Имеет! Имеет! – подскакивала на стуле Розка. Моржову показалось, что в это время и саму Розку кто-то имеет, а она вопит от восторга, что наконец-то это случилось.
Розка, будто валькирия, победно оглядела аудиторию, как разгромленного противника. Милена посмотрела на злорадствующую Розку и скорчила презрительную гримасу. Дескать, посмотрим, кто там меня сможет уволить из-под защиты Манжетова…
Щёкин закряхтел, слез с тумбочки и пошёл курить к Моржову.
– План, значит, такой, – деловым голосом начал он. – Как нас сократят, мы с тобой сразу регистрируем сутяжную контору «Братья Вонякины». Сперва будем…
– Погоди, – остановил Щёкина Моржов и обратился к присутствующим: – Господа, давайте без паники! Розка, завершай артобстрел! Милена, Соня, Константин Егорыч, до конца света ещё как минимум два миллиарда лет – Борис Данилыч уже обо всём позаботился.
Моржов решительно прошагал к своему стулу, поднял его за спинку, поставил посреди холла и сел верхом.
– Уверяю вас как старый, битый жизнью йог, что заклинать змей гораздо проще, чем заполнить налоговую декларацию, – заявил он. – Я уже всё придумал. Сейчас расскажу вам, и вы мгновенно обретёте мир и покой. Розка, прекрати прыгать на попе!
Розка снова фыркнула.
– Делать надо так, – продолжал Моржов. – Ваши кружки и дети остаются в прежнем виде. Но вы берёте свои учебные программы и слегка переписываете их, чтобы отныне они были похожи на школьные предметы не более, чем Роза Люксембург на Клару Цеткин.
– Поясните, – попросила Милена.
– Поясняю, – охотно согласился Моржов. – У вас, дорогая Милена, кружок английского языка. Вы переме-но… именова… господи, ну и слово!., пе-ре-и-ме-но-вы-ва-е-те его в кружок… э… межнационального общения. И все тексты, по которым вы практиковались, слегка-слегка корректируете. Например. Был у вас текст о Бруклине – стал текст про обычаи жителей Бруклина, с которыми, возможно, воспитанники вашего кружка будут межнационально общаться. И всё! Проблемы нет. Принцип ясен?
Милена задумалась и недоверчиво пожала плечами. Но возразить было нечего.
– А у меня? – простодушно спросил Костёрыч.
– А у вас пусть будет детский научный клуб по выявлению взаимоотношений региона и столицы.
– Что-то непонятно…
– Непонятность – это залог успеха. Вот Серёжа Васенин рассказывал мне про церковь в Сухона… в Колымагине. Пётр Первый запретил каменное строительство везде, кроме Петербурга. А колымагинский староста взял да и построил эту церковь вопреки запрету. За это его сослали… то ли в Нарьян-Мар, то ли в Шарм-эль-Шейх, точно не помню. Вот вам и взаимоотношения столицы и региона. Материал, метод, дети – всё то же, а способ репрезентации перед начальством – иной.
Розка медленно закипала.
– А мне… подскажи… те… – прошептала Сонечка.
– А у вас, Сонечка, пусть будет кружок по изучению биоценозов края. Вы знаете, что это такое?
Сонечка кивнула и покраснела так, словно Моржов спросил её, знает ли она, что такое оральный секс.
– Вот и всё, – подвёл итог Моржов. – Суть прежняя, всё прежнее, но никто к вам не подкопается.
– А меня!… – задохнулся от обиды Щёкин. – Меня тоже научи жить!…
– Всех научу, – щедро пообещал Моржов.
Он ждал, в какую сторону пойдёт прореха, когда Розку начнёт рвать пополам. Как Моржов посмел исправлять ситуацию? Если Розке плохо без мужика – пусть и всем остальным тоже будет плохо! Не важно, по какой причине.
– Да Шкиляева на первой же проверке эту липу просечёт! – закричала Розка.
– Не просечёт, – возразил Моржов.
– Что она, дура, что ли?!
– Во-первых, дура, – согласился Моржов, – и никогда ценоз от цирроза не отличит. А во-вторых, разве она приходит на занятия с проверкой для того, чтобы следить за соответствием теме, обозначенной в программе?
– Ко мне Шкиляиха в апреле с проверкой приходила, – неожиданно по-земному рассказал Щёкин. – Тема у нас была – «Вязание узлов», а мы пили чай. И что? Шкиляиха просто пересчитала упырей по башкам и ушла. Ей тема по фиг. Мы у себя хоть буратин вырубать можем, лишь бы нужное количество человек присутствовало. Жизнь – это кузница.
– Вот тебе, Розка, и ответ, – назидательно изрёк Моржов.
– Да без толку всё это! – закричала Розка. – Пиши – не пиши программы, всё равно Шкиляева всех нас знает! Если Константин Егорыч – значит краеведение, чего бы он там в программе ни сочинил!…
– А если, скажем, он заявит кружок дельтапланеризма? И не просто заявит, а вправду будет летать на дельтаплане в поднебесье?
– Над родным же краем полетит! Значит, краеведение!
Моржова словно пронзило от макушки до стула. Розка во всей красе явила второй признак пиксельного мышления!… Первый – это отсутствие стимула в накоплении пикселей. А второй признак оправдывал первый. Незачем эти пиксели и накапливать! Складывая из пикселей картинку, на выходе всё равно получаешь не картинку, а пиксель. Шкиляиха знает, что Костёрыч – краевед. «Краевед» – это пиксель. Какую бы новую картинку Костёрыч ни выкладывал в своей новой программе из других пикселей, в глазах Шкиляихи эта картинка всё равно редуцируется и суммируется в пиксель «краеведение».
– Что же, меня будут сокращать только за то, что я – это я? – удивился Костёрыч.
– А всех только за это и будут увольнять! – закричала Розка. – Разве что вон Миленку не уволят из-за мужика еённого!…
– Что за бред, Роза? – тотчас резко спросила Милена, краснея.
– А что, не так? Был бы Константин Егорыч любовником у Шкиляевой, кто бы его уволил?
– Э-э… – Костёрыч даже растерялся от столь неожиданного аргумента.
– Жарь их, Розка!… – как в бане, сладострастно зашипел Щёкин.
– Это вообще свинство, Роза! – отчеканила Милена.
– А чего свинство-то? Ты останешься, а меня вышибут – это не свинство?
Розка совершенно разбуянилась.
– В таком тоне я не желаю разговаривать, – заявила Милена.
– Не желает она!… Я уже восемь лет в МУДО отпахала, за что меня на помойку? Это вон Опёнкину можно – она только что пришла! А меня?!.