Леля замолчала, увидев, что Ванька, покачиваясь, идет к общаге. Его фигура была очень темной на фоне светлого от луны асфальта.
Леля распрямилась.
— Пойдем, Отличничек, — сказала она. — Неудобно, если он никого не застанет в комнате…
— Я не хочу пока… — помотал головой ошарашенный Лелиной откровенностью Отличник. — Ты иди одна, Лелечка… Я еще чуть-чуть постою здесь, хорошо?
В то время когда Леля и Отличник стояли на балконе, Игорь и Нелли ушли в двести двенадцатую комнату и заперли дверь. Игорь прямо у двери начал обнимать Нелли, целовать ее глаза и губы, а Нелли, вялая и сонная от вина, молча и неуверенно отстранялась. Игорь принял ее нежелание за память об истории с Гапоновым. Расстегивая на Нелли блузку, он нежно шептал:
— Забудь все… Кроме нас, сейчас ничего больше нет…
Нелли разделась сама, бросая скомканную одежду куда попало. Ее покачивало. Наклоняя голову и изгибаясь всем телом, она достала из ушей сережки. Игорь аккуратно повесил брюки и рубашку на спинку стула.
Повалившись на кровать, Нелли покорно принимала ласки Игоря, только немного отворачивалась, когда он пробовал ее поцеловать.
— Ты сейчас забудешь, как тебя зовут, радость моя… — хрипло обещал Игорь. — Ты увидишь, что никто не делает этого лучше меня…
— А зачем тебе… так?.. — поддаваясь напору Игоря, равнодушно спросила Нелли.
Игорь молчал, тяжело дыша.
— Душа спасенья ищет, — наконец сказал он.
Леля, нервно-возбужденная, с ежесекундно меняющимся лицом и белым, почти истеричным блеском в глазах, зашла в комнату вслед за мотающимся Ванькой и сразу заперла дверь. Ванька плюхнулся на стул и в первый же попавшийся стакан налил себе водки из бутылки, которую, осушив наполовину, притащил с собой.
— Ванечка, не пей больше, — дрожащим голосом попросила Леля.
— Больше не буду, — кивнул Ванька. — Но меньше и столько же — буду. — Он брякнул бутылку на стол.
— Не надо, — опять жалобно попросила Леля, садясь рядом.
С Ваньки на миг словно слетело опьянение, когда он твердой рукой поднял стакан, резко выдохнул в сторону и выпил.
— Почему не надо?.. — почти без голоса спросил он и ковырнул чьей-то ложкой засохшие объедки в чьей-то тарелке.
— Ну, ради меня не надо…
— Ради тебя? — Ванька искоса глянул на Лелю. — Ты у меня — сокровище… Это повод поднять за тебя тост.
— Я тебе… Я тебе эту бутылку сейчас об башку расколю! — вдруг с ненавистью, наклонившись вперед, крикнула Леля.
— Это мысль, — жуя, согласился Ванька. — Это, мать… ты здорово придумала… просто, знаешь ли… великолепно…
— Ванечка, — Леля тяжело дышала, — ну оставь водку…
— Чего тебе от меня надо, Леля? — вдруг ясно спросил Ванька.
Леля растерялась. Ванька снова налил. Леля встала и, казалось, не знала, что сделать. Постояв, она вдруг быстро села Ваньке на колени и обняла его за шею. Ванька едва успел убрать стакан.
— Ванечка, но ведь я же люблю тебя, — со слезами, бегущими по лицу, сказала Леля. — Ну, не пей сейчас… Я хочу тебя…
— Давай, мать, лучше дерябнем, — опять пьяно сказал Ванька.
— Я не хочу водки… Я хочу тебя…
— Ничего не получится, мать, — виновато сознался Ванька. — У меня у пьяного ничего не работает.
— А ты посмотри на меня… — убеждала Леля. — Ведь я тебе нравилась, ты сам говорил…
Ванька покорно потрепал Лелю где-то под мышкой.
— Ну, понимаешь, Леля, не хочу я сейчас, — с трудом сказал он и погладил Лелю по голове. — Не могу я… Тоска…
Леля слетела с его коленей, ударившись задом о стол.
— Скотина! — задыхаясь, крикнула она и сжала перед грудью кулачки. — У тебя уже кончено все, что раньше было, а ты еще!..
Она закрыла лицо ладонями и ничком упала на кровать Отличника.
Ванька тяжело вздохнул, медленно налил водки и быстро бросил стакан к бороде. От такого частого питья на этот раз его чуть не вырвало. Он издал горлом утробный звук, схватил другой стакан и вылил себе в рот каплю вина, оставшуюся в нем, чтобы перебить вкус водки. Отглотавшись и отдышавшись, он вытер губы и пересел на кровать Отличника рядом с неподвижно лежащей Лелей.
— Эй, мать, — поглаживая ее по заду, позвал он. — Я больше не пью.
— Зажрись своей водкой, дурак! — сквозь слезы глухо ответила Леля.
— Это ты, мать, дура, — ласково поправил Ванька. — Дурее Ботвы. Я тебе сто пятьдесят пять тысяч раз говорил: нет нигде у меня никакой несчастной любви! Слышишь, мать?.. Нет и не было. Честное пионерское. Бля буду. И никого я не любил и не люблю, кроме тебя, старой дуры. Слышишь меня? Ну скажи, слышишь?
Отличник сидел на полу в блоке и чуть не плакал. Он пришел с балкона, дважды постучался в двести двенадцатую, потом дважды в двести четырнадцатую, но нигде ему не открыли. Он приложил ухо к замочной скважине и услышал, как скрипят панцирные сетки. «Они уже трахаются давно…» — всплыла в памяти фраза Лели. Там трахаются, и тут трахаются. Там заперто, и тут заперто. Отличник понятия не имел, сколько длится этот процесс. Он вспомнил то предчувствие любви, которое пело в нем при мысли о Тенерифе, и ему вдруг показалось, что лучшие друзья обокрали его.
Из коридора донеслись чьи-то голоса, и Отличник поднялся, надеясь, что это не спит кто-нибудь знакомый, у кого можно посидеть полчасика или даже переночевать. Отличник вышел в коридор и увидел Рината. Отчаяние ударило в виски.
Ринат разговаривал с девушкой, которая жила в самой дальней по коридору двести двадцатой комнате. Весь этаж знал, что эта девушка была любовницей Рината. Свою дверь она приоткрыла сантиметров на десять и держала на цепочке. В щель Отличник видел, что девушка стоит в ночной рубашке, с распущенными по плечам волосами. Отличнику было жаль эту девушку.
Имени ее он не знал. Она училась на одном курсе с Отличником, но держалась особняком, ни с кем не поддерживая отношений. Было ей лет семнадцать. В первый раз Отличник увидел ее после зачисления в институт, когда пришел в профком выписывать ордер на поселение в общагу. Эта девушка просила председателя профкома дать ордер и ей, но председатель отказал, потому что в общагу селили только иногородних студентов. Девушка рассказывала какие-то ужасы о своей семье с отцом-алкоголиком, братом-уголовником и многодетной матерью. Сжалившись, председатель посоветовал ей устроиться в общагу вахтершей, чтобы получить поселение. Когда начались занятия, Отличник с удивлением узнал, что эта девочка все-таки поселилась, причем вахтершей не работает, а живет по-царски: одна в четырехместной комнате. Впрочем, потом Отличник увидел, что у нее ночует Ринат, и понял, какой ценой девочка ушла из дома. Ботва все знала про это, но не трогала ее, хотя иной раз, вытаскивая по ночам из двести двадцатой пьяного мужа, орала и называла блядью. Из-за своего положения девочка стала нелюдима и неразговорчива, и общага, не дождавшись склок или скандалов, вскоре отвернулась от нее и забыла о ней.