— У нас все пошло кувырком с тех пор, как папа заболел, — объяснила она. — Так что у нас даже времени не было поговорить об этом.
— Поговорить? А к чему говорить? — взорвался Эл, размахивая сигарой. — Вы что, еще не решились?
Я принялся было что-то ему объяснять, но, заметив ухмылку на его лице, понял, что он дразнит нас, и замолчал. В этот момент вошел Вик.
Он даже не взглянул на нас.
— Что ты хочешь, Эл? — спросил он.
Эл посмотрел на него.
— Позвони Константинову в Бостон.
Вик что-то быстро затараторил на итальянском, но Эл поднял руку, и Вик сразу же замолк.
— Я сказал, позвони. Хочу поговорить с ним, — сказал он Вику. — И веди себя как следует. Когда у нас в гостях люди, которые не понимают наш язык, говори на английском, не будь невежливым. — Голос Эла был мягким, но в нем слышались стальные нотки. — Я заботился о Джонни, когда он был еще ребенком, и сейчас мне нечего от него скрывать.
Вик печально посмотрел на меня, но тем не менее пошел звонить.
Я посмотрел на Эла. Я и не знал, что он знаком с Константиновым. Интересно, что он собирается делать? Да и что он может сделать? Сегодня воскресенье, и Константинов в Бостоне, кроме того, Константинов — крупная шишка и вряд ли прислушается к чьей-то просьбе. Ходили слухи, что он один из богатейших людей в стране, он стал им после того, как открыл «Великую бостонскую корпорацию» и начал ссужать деньгами кинокомпании в двадцать седьмом году.
— Думаешь, стоит ему звонить, Эл? — спросил я. — Да он тебя и слушать не будет.
Эл доверительно улыбнулся мне.
— Он послушает меня, — спокойно сказал он. И в его голосе было нечто такое, отчего я сразу поверил его словам.
Вик обернулся с трубкой в руке.
— Константинов на проводе, Эл.
Эл поднялся с кресла и, подойдя к телефону, взял трубку.
— Алло? Как дела?
Трубка была неплотно прижата к уху, и из нее был слышен голос Константинова.
— У меня все хорошо, если учитывать мой возраст, — сказал Эл, видимо, отвечая на его вопрос. — Я хотел поговорить с тобой о положении в «Магнуме», — продолжал он спокойно. — Меня немного волнует состояние их дел. — Он помолчал, слушая ответ. — Я думаю, нам надо определить нашу позицию в отношении этого дела. У меня такое предчувствие, что этот Фарбер принесет в компанию одну сумятицу.
Эл внимательно слушал, что говорит ему собеседник, наконец снова заговорил; его голос был негромким, но властным.
— Да мне плевать, что тебе сказал Ронсон. Из-за Фарбера в компании пойдут сплошные конфликты, и ни к чему хорошему это не приведет. Я хочу, чтобы ты передал Ронсону, что никакие переговоры об отсрочке долга вестись не будут, если Фарбер будет в Совете директоров «Магнум Пикчерс».
Он снова замолчал, слушая Константинова, затем сказал:
— Хорошо, и скажи ему, что ни при каких условиях мы не допустим вмешательства в руководство компанией.
Снова что-то говорил его собеседник.
— Хорошо, я позвоню тебе как-нибудь в другой раз, наверно, на этой неделе. — Он посмотрел на меня и улыбнулся. — До свидания, Константинов.
Положив телефонную трубку, он подошел к нам.
— Все улажено, Джонни, — медленно сказал он. — Думаю, что больше они не доставят тебе неприятностей.
Я смотрел на него разинув рот.
— Как ты можешь ему что-то приказывать? — еле вымолвил я.
Эл улыбнулся. Я видел, что его распирает от смеха.
— Очень просто. — Он пожал плечами. — Видишь ли, в чем дело, я являюсь владельцем «Великой бостонской корпорации».
И он рассказал мне о себе кое-что, поразив меня еще больше.
Я неспешно вел машину по дороге домой. Старик со сморщенным лицом, щеголяющий в потертых джинсах, которого я оставил на ранчо, на самом деле оказался самым могущественным человеком в кинематографе. Он контролировал все деньги кинематографа. Теперь я знал, как просто все было на самом деле. И еще раз я подивился уму и проницательности своего покровителя, который всегда считал себя лишь простым балаганщиком: он предвидел, что с ростом кинобизнеса нельзя уже будет действовать по старинке, финансируя картину за картиной, надо было финансировать целые компании. И тогда он открыл маленькую контору, на вывеске которой были слова: «Великая бостонская корпорация».
В конторе было две комнаты — приемная и кабинет, над которым было написано: «Константинов, исполнительный вице-президент. Отдел займов». До этого Константинов был простым клерком в конторе Вика.
Прошло два года, и контора продолжала расти. В двадцать седьмом году она уже занимала целый этаж в одном из центральных зданий Бостона.
Думая об этом, я улыбнулся про себя. Займы. Большие и маленькие. Хочешь финансировать одну картину, пожалуйста — «Банк Независимости» в Лос-Анджелесе; хочешь финансировать целую компанию с программой сорок фильмов в год, пожалуйста — «Великая бостонская корпорация».
Интересно, сколько у Эла денег на самом деле? Пятьдесят миллионов? Больше? Мне вдруг стало все равно. Я был доволен. Все было просто замечательно.
Мы добрались домой только около десяти вечера и прошли в библиотеку. Дорис принесла из кухни кубики льда, и мы приготовили коктейли. Едва собрались чокнуться, как вошла медсестра.
— Мистер Кесслер хочет срочно поговорить с вами.
Я удивленно посмотрел на нее.
— Что? Он еще не спит?
Она кивнула.
— Он отказывается ложиться спать, не поговорив с вами, — неодобрительно сказала она. — Постарайтесь особенно не задерживаться, у него был достаточно трудный день, и он должен отдохнуть.
Мы поставили на стол бокалы с нетронутым коктейлем и поспешили в спальню Питера. Эстер сидела рядом с кроватью, держа его за руку.
— Здравствуйте, киндер, — сказала она, увидев нас.
Дорис подошла к кровати и поцеловала мать, затем отца.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила она.
Возможно, из-за плохого освещения — горела только небольшая лампочка на тумбочке, — его лицо казалось изможденным и осунувшимся.
— Все в порядке, — сказал Питер, затем приподнял голову и обратился ко мне: — Ну, что скажешь?
Я улыбнулся.
— Ты был прав, босс, — сказал я. — Он помог нам. Теперь не о чем беспокоиться.
Питер устало опустил голову на подушку и прикрыл глаза, некоторое время лежал не шевелясь, потом снова открыл глаза. И я опять подумал, что из-за тусклого света его глаза кажутся подернутыми пленкой. Похоже, ему было трудно смотреть, но голос звучал уверенно, в нем слышалось удовлетворение.
— Значит, вы скоро поженитесь?