Лоренс прямо-таки засиял, услышав это. Чтобы закрепить мою маленькую победу, я добавил:
— Деньги он заплатит вперед. Завтра.
Потирая ладони, он подошел к столу и хлопнул меня по плечу. Хлопок был довольно ощутимым, и я вспомнил, что когда-то он играл в сборной по футболу.
— Я знал, что только у такого парня, как ты, может все выгореть, Джонни! Я знал это!
Затем, когда, вероятно, весь запас его добродушия иссяк, Ларри снова замкнулся в себе.
— Мы на правильном пути, — сказал он. — Тут все ясно. Надо сбыть все это старье, укрепить нашу организацию, и скоро мы снова окажемся на коне.
Я рассказал ему об утреннем собрании и о головомойке, которую устроил начальникам отделов. Он внимательно слушал, изредка кивая головой, когда я заострял на том или ином его внимание.
Выслушав все, он сказал:
— Я вижу, что работы у тебя здесь будет хоть отбавляй.
— Боже мой, да конечно! — ответил я. — Мне, наверное, придется пробыть в Нью-Йорке месяца три, чтобы управиться со всеми делами.
— Ну что ж, это довольно важно, — согласился он. — Если ты не наведешь порядок здесь, мы можем закрывать свою лавочку хоть сейчас.
Тут зазвонил телефон. Я услышал голос Джейн:
— Дорис Кесслер звонит из Калифорнии.
Какое-то мгновение я колебался.
— Соедини меня с ней.
Послышался щелчок, и прорвался голос Дорис:
— Привет, Джонни!
— Привет, Дорис! — сказал я. Интересно, с чего это вдруг она позвонила? В ее голосе слышалась тревога.
— У папы удар, Джонни! Он хочет тебя видеть.
Я машинально посмотрел на бюст, стоящий на камине. Ронсон тоже повернул голову в ту сторону и заметил его.
— Когда это случилось, Дорис?
— Примерно два часа назад. Это ужасно! Сначала мы получили телеграмму, что Марк убит в бою в Испании. Папа не смог этого перенести и потерял сознание. Мы уложили его в постель и вызвали доктора. Врач сказал, что это удар, и он не знает, как долго папа протянет. От силы день-другой. Потом папа очнулся и сказал: «Я хочу видеть Джонни. Мне надо поговорить с ним. Пусть приедет Джонни». — Дорис разрыдалась.
Через секунду я услышал свой голос:
— Не плачь, Дорис. Я буду сегодня вечером. Жди меня.
— Я буду ждать тебя, Джонни, — сказала она, и я повесил телефонную трубку. Затем снова поднял ее и несколько раз постучал по рычагу, пока не отозвалась Джейн.
— Мне нужен билет до Калифорнии на ближайший рейс. Сообщи мне сразу, как только место будет заказано. Домой я заезжать не буду, поеду в аэропорт прямо отсюда. — Я повесил трубку, не дожидаясь ее ответа.
Ронсон встал.
— Что случилось, Джонни?
Я закурил, руки слегка дрожали.
— У Питера удар, — сказал я. — Лечу к нему.
— А как же твои дела здесь? — спросил он.
— Подождут несколько дней, — ответил я.
— Ну, Джонни, — начал он, разводя руками. — Я понимаю твои чувства, но совету директоров это не понравится, и к тому же, чем ты там сможешь помочь?
Я посмотрел на него и встал, пропустив вопрос мимо ушей.
— Плевать я хотел на совет! — все же бросил я. Именно Ронсон возглавлял совет и знал, что мне это известно.
Поджав губы, он резко повернулся и вышел.
Я посмотрел ему вслед. Впервые со вчерашнего вечера, когда я согласился на предложение Ронсона занять президентский пост, душа моя была спокойна.
— На тебя я тоже плевать хотел, — сказал я в закрытую дверь. Что этот сукин сын мог знать о прошедших тридцати годах?
1
Держа в руках рубашку, Джонни Эйдж услышал, как в церкви зазвонил колокол. Одиннадцать часов. «До поезда осталось только сорок минут», — подумал он, лихорадочно продолжая упаковывать вещи. Затем быстро побросал оставшуюся одежду в чемодан и закрыл крышку. Прижав ее коленом, навалился как следует и защелкнул замки. Поднял чемодан с кровати, вынес его из комнаты в лавку и поставил у входной двери.
Несколько секунд Джонни стоял, оглядываясь по сторонам. В темноте казалось, что машины насмехаются над ним, смеются над его крахом. Он сжал губы и прошел мимо них в свою маленькую комнатку. Ему оставалось сделать лишь одно, самое неприятное — оставить Питеру записку с объяснением, почему он уезжает ночью, не простившись.
Все было бы гораздо проще, если бы Питер не был так добр к нему, да и вся семья тоже. Эстер почти каждый вечер приглашала его ужинать. Дети звали его «дядя Джонни». Ком подкатил к горлу, когда он сел за стол. Ведь именно о такой семье он мечтал те долгие годы, которые ему пришлось работать в балагане.
Достав лист бумаги и карандаш, он написал: «Дорогой Питер», — и остановился. Как попрощаться и поблагодарить людей, которые так хорошо относились к тебе? Может просто небрежно черкнуть: «Ну что ж, пока, было приятно с вами познакомиться. Спасибо за все», — и выбросить это из головы?
Джонни нервно принялся грызть карандаш, потом отложил его и достал сигарету. Через несколько минут снова взял карандаш и стал писать: «С самого начала вы были правы — мне не следовало открывать это проклятое заведение».
Он вспомнил, как впервые появился здесь. В кармане у него было пять сотен, ему было девятнадцать лет, и он был уверен, что умнее всех. До этого он работал только в балагане и вот теперь наконец сможет прилично устроиться и неплохо заработать. Один дружок шепнул ему, что в Рочестере есть полностью оборудованный зал автоматов — бери не хочу. В тот день он и встретил Питера Кесслера. Питер был владельцем здания, в котором находился зал автоматов. Сам он по соседству держал скобяную лавку. Джонни сразу же приглянулся Питеру. Впрочем, он всем нравился. Джонни был высокий, метр восемьдесят, черные густые волосы, голубые глаза. На его лице почти всегда сияла белозубая улыбка. Питер посочувствовал ему еще до того, как он завел разговор об аренде зала.
Кесслер наблюдал, как Джонни ходит по залу, трогает автоматы, пробуя их. Наконец он сказал:
— Мистер Эйдж…
Джонни повернулся к нему.
— Да?
— Мистер Эйдж, возможно, это не мое дело, но не кажется ли вам, что для игорного зала это место не слишком подходит? — Он замолчал. Ему показалось, что он ведет себя глуповато. Ведь он был хозяин, и ему не стоило совать в это нос, лишь бы мальчишка платил аренду, но…
Улыбка сползла с лица Джонни. В девятнадцать лет трудно признавать, что ты не прав.
— Почему вы спрашиваете об этом, мистер Кесслер? — спросил он холодно.
Питер слегка запнулся.