Наверно, у тех не было санкции на отстрел особо опасных преступников, то есть нас, потому что вертолет развернулся и полетел в сторону противоположного, подольского, берега Волги.
Да и посмотрела бы я, как они попали бы среди огромной реки в мчащийся на приличной скорости катер, который Курилов поворотами руля бросал то вправо, то влево, а хозяина катера — соответственно то в жар, то в холод.
…Одним словом, нам удалось уйти. Не буду подробно рассказывать, как мы скрылись из поля видимости вертолета, растворившись в городе, как в дремучем лесу. Все-таки нас с Костей этому учили, и учили несравненно лучше, чем тех, кто за нами охотился. А к катеру буквально за нашей спиной подъехала машина опергруппы. Жаль, конечно, мужичка — хозяина катера, влип ни за понюх табаку, но ничего, немного помурыжат и отпустят.
Нет смысла подробно говорить о том, как мы менялись одеждой с выгуливающей собаку почтенной парочкой, а потом я при помощи моей наличной косметики навела себе и Курилову такой грим, что мы враз постарели на добрых четыре десятка лет и проехавшая мимо машина очередного наряда даже не снизила скорость. Да и какой нормальный мент заподозрит в этом сухо покашливающем радикулитном старичке, мелко семенящем непослушными ногами, с неаккуратной седой щетиной и в раздолбанных кедах и в этой почтенной старушке в немыслимой вязаной кофте и в потертой юбке, что вышла из моды едва ли не в прошлом веке, словом, кто определит в них опасных преступников, коварно ускользнувших из рук спецслужб с попутным выведением из строя нескольких единиц личного состава последних?
Конечно, деньги, которых и без того не было, не понадобились бы, потому что стоимость отданной нами одежды самое малое в двадцать раз превышала условную цену полученного взамен тряпья.
Разумеется, чудо-ремень, так помогший нам при побеге, Курилов оставил при себе. Свою сумочку я сунула в авоську, предусмотрительно позаимствованную все у той же бабушки.
— А что, Костантин Си-ирргейч, — протянула я пронзительным старушечьим голосом, — а не наведаться ли нам в гости, ась?
— Очень даже запросто, Евгення Массинна, — продребезжал он, по-старчески мусоля губами. — И по телефонту позвонить не мешало бы-с.
… Хотя в нашем положении, по большому счету, не мешало бы хорошенько поесть и выспаться. Потому что после всех утомительных приключений, обрушившихся как-то сразу, скопом, оставалось только удивляться, как нас еще носят ноги.
— Совершенно справедливо изволили заметить, Костантин Сиргейч, — прошамкала я. — Только где взять-то яво, телефонт-та?
— А вот какая цаца шкандыляет, будку себе наела, чисто филиал свинофермы, — просипел Курилов на сей раз голосом матерого уголовника, который настолько не вязался с его патриархальным видом старичка — божьего одуванчика, что я еле удержалась от смеха. Хотя в нашей ситуации было определенно не до смеха. — Вона трубочку у нее щас забанщим.
По улице действительно передвигалась важная толстая дама с откормленной собакой. Хотя откормленной — это мягко сказано, потому что этот волосатый студень на четырех коротких кривых ножках настолько заплыл жиром, что не представлялось возможным определить, какой же он, собственно, породы. Его хозяйка держала в руке сотовый телефон и что-то оживленно туда вещала, вертя при этом рукой с зажатым в ней поводком.
В некотором отдалении за толстой дамой следовал мясистый охранник, схожий своей физиономией с той, которая высовывалась из ошейника.
— Ты что, Костя, собрался позвонить по этому телефону? — произнесла я своим обычным голосом. — Может, не стоит? Тебе что, недостаточно проблем?
— А ты собралась звонить из автомата? — отпарировал он. — Если найдешь в округе хоть один исправный, я всю оставшуюся недолгую жизнь буду пользоваться исключительно им.
— Ну хорошо, — сдалась я, — только я сама попрошу у нее позвонить. А то, кто знает, какое у тебя сейчас настроение, а я вовсе не хочу видеть этого симпатичного молодого человека в коме. Мы и так перевыполнили норму по костоломству на ближайшую неделю.
— Валяй, — пожал узенькими стариковскими плечиками Курилов. Как они естественно выглядели — это при его косой сажени!
Я, время от времени припадая на полиартритную нижнюю конечность и хватаясь за разбитую радикулитом поясницу, проковыляла по проезжей части на противоположную сторону улицы, где неспешно дефилировала дама с собачкой. Курилов пристально смотрел мне вслед, и что-то было в его взгляде, что заставляло только уповать на смирное поведение сопровождающего даму телохранителя — ради доброго здравия самого телохранителя.
— Дай бог тебе здоровья, дочка, — выговорила я разбитым старческим фальцетом, — не могла бы ты мне пособить в моем деле… у меня тута…
Толстая дама оторвалась от трубки и недоуменно посмотрела на мою озабоченную морщинистую физиономию, амбал же подошел поближе, очевидно, просчитывая варианты своих действий в случае, если я огрею клюкой его хозяйку.
Я бестолково залопотала какую-то чушь о больной родственнице, которую одолел букет хворей, как-то: остеохондроз, артроз, туберкулез, педикулез и понос на почве эклектичного переедания при просмотре утренних телесериалов, а также геморрой, мигрень, изжога и катар пупочной грыжи. И ей, многострадальной моей родственнице, срочно надо позвонить, а не то с минуты на минуту ожидается прободение прямой кишки и грозящий экологической катастрофой метеоризм. А вот со звонком как раз проблема, потому что в округе нет ни одного аппарата, а в квартире и подавно.
— Что-то ты, мать, умаялась, — неожиданно с сочувствием протянул охранник, — дай ей позвонить, Марь Андревна.
Марья Андреевна посмотрела на меня довольно подозрительно, но трубку все-таки протянула со словами:
— Смотри не урони, она, наверно, больше твоей годовой пенсии стоит.
— Спасибо, дочка, я мигом. — И я набрала домашний номер Демидова, а потом, когда никто не ответил, — номер его сотового. И на этот раз ответа не было. Вот этого и следовало опасаться.
Демидова определенно не довезли до дома. И не собирались теперь скрывать это от меня с Куриловым, иначе бы оставили кого на телефоне. При удаче — даже самого Сергея Викторовича.
— Дай бог тебе здоровья, дочка, — прошамкала я, отдавая трубку, — и тебе, сынок. Что-то не берут трубку.
— Давай, мать, не помирай, — весело ответил охранник, — а родственница твоя хворая, поди, дрыхнет как сурок, а ты тут за нее переживаешь!
Вот уж воистину не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Это надо же, встретить такое искреннее участие в человеке, профессия которого часто ассоциируется с жестокими нравами, беспринципностью, хладнокровными ухватками убийцы. Это и моя профессия тоже.
Когда я изложила итоги моего похождения дожидавшемуся меня на той стороне Курилову, он задумчиво нахмурил брови и глянул в направлении удаляющейся дамы с двумя бульдогами, один из которых так неожиданно обнаружил человеческие чувства.