Мне уже было прекрасно слышно, как шуршат листья под ногами бегущего впереди человека и как тяжело он дышит.
На бегу я сняла с пояса одну из гранат. Нас разделяло примерно пятнадцать метров. Если кинуть ее на тридцать, как я это делала в отряде, то граната должна оказаться прямо перед ним. Я сорвала чеку и, на секунду остановившись, швырнула гранату вперед. И тут же зажмурилась, потому что ее вспышка в полной темноте должна была произвести просто катастрофическое для глаз действие.
Впереди раздался взрыв, ночь прорезал яркий свет, который проник даже через мои зажмуренные веки. И тут же наступила гробовая тишина.
Даже цикады умолкли, видимо, испуганные вспышкой и грохотом взрыва. Только где-то далеко, на островах, лягушки продолжали свой бешеный концерт.
Я быстро побежала вперед и метров через десять споткнулось о лежащее на земле тело. Человек лежал навзничь, закрыв руками глаза. Лежал и тихо стонал. Я схватила его за шиворот, резким движением поставила на ноги и приставила к шее пистолет.
— Двинешься — убью! — пообещала я.
Но он и не думал сопротивляться, только молчал. В темноте я не могла разглядеть его лицо, он был невысокого роста и слегка сутуловат.
В это время из-за облика наконец показалась луна. И в ее слабом, бледном свете я смогла увидеть его лицо. Такое же бледное, как сама луна, короткие волосы подстрижены ежиком, глаза…
Я была уверена, что если бы его глаза сейчас не были плотно зажмурены, то их зрачки бы беспорядочно бегали. Потому что однажды я уже видела эти глаза. Передо мной стоял тот самый тип, с которым я повстречалась в коридоре театра в первый день моей работы и который столь удачно запер меня на чердаке.
— Ух ты! — вырвалось у меня. — Вот, дорогой, я с тобой и поквиталась!
— Я вас не знаю! — пробормотал задержанный.
— Знаешь! Или забыл, как мы с тобой повстречались около комнаты одной известной тебе актрисы?
— Я ничего не вижу! — простонал «рабочий сцены» — насколько я помню, именно так он представился мне тогда. — И вас я тоже не вижу!
— И теперь еще долго не увидишь, дорогой! — усмехнулась я. — По крайней мере еще двое суток!
Пошел вперед!
Через десять минут, обойдя залив теперь уже по берегу, я ввела задержанного в холл гостиницы, где по-прежнему грустила вся честная компания.
Похоже, что спать на втором этаже, по соседству с покойником, никому не захотелось.
И тут случилось неожиданное: при виде моего пленника у Алевтины буквально отвисла челюсть.
Почти то же самое произошло с лицами Горбунова и Скоробогатова. Эти лица выражали крайнюю степень удивления.
— Кремлев? — произнес Скоробогатов, поднимаясь с кресла.
— И что же ты, интересно, тут делал? — спросил Горбунов.
* * *
— Вы его знаете? — удивилась я.
— Конечно! Этот человек до последнего времени работал у нас администратором! — сказал Горбунов. — Но в прошлом месяце он уволился.
— Нет, это вы меня уволили, уважаемый Юрий Петрович! — произнес Кремлев, не открывая глаз. — Вы меня уволили по настоянию вашей дорогой Алевтины Павловны.
— Да что ты такое говоришь! — возмутилась Скоробогатова. — Никого я не просила увольнять тебя.
— Как же! Ты просто от меня избавилась! — сказал Кремлев.
— Прекратите этот балаган! — закричал Скоробогатов. — Хватит! Тут, между прочим, посторонние люди!
— Ну и что? — усмехнулся Кремлев. — Что такого? Пусть посторонние узнают о том, какой бордель творится у вас в театре!
— И что все это значит? — спросила я у окружающих. — Может, кто-нибудь удосужится мне объяснить?
Ответом было лишь гробовое молчание. Наконец его снова нарушил голос Кремлева:
— Это значит, что сексуально озабоченная актриска по фамилии Скоробогатова просто заколебала всех! А ее муж не хочет ничего делать и только смотрит, как супруга трахается со всеми подряд!
Она же звезда, и ей все можно! А если человек не захотел пользоваться ее прелестями, то нужно его уволить за строптивость.
— Бред какой! — прошипела Алевтина.
— Так, хватит! Женя, уведите его отсюда! — торопливо бросил покрасневший Скоробогатов, — Заприте его где-нибудь наверху!
— Я вам что, тюремщик? — возмутилась я. — Это, оказывается, еще один член вашей большой и дружной семьи, не так ли? Вот и разбирайтесь с ним сами!
И, раздраженная, я, хлопнув дверью, вышла на улицу, где уже начало светать. Часы показывали половину пятого. Я устало присела на крыльцо и задумалась.
Итак, человек, которого я считала маньяком, оказался всего-навсего безвинно, по его словам, пострадавшим по служебной линии сотрудником этого же театра. Конечно, стоило бы с ним поговорить, но у меня совершенно не было такого желания. Больше всего в данный момент мне хотелось свернуться калачиком и уснуть. И мне было уже глубоко наплевать на этих странных людей, оставшихся в каких-то трех метрах за дверью позади меня.
В это время дверь открылась, и на крыльцо вышел Скоробогатов.
— Какой бред! — пробурчал он, садясь рядом со мной.
— Что именно «бред»? — спросила его я.
— Вся эта история — бред! Вам, наверное, следует узнать о том, что произошло у нас несколько недель назад. Аля, то есть Алевтина Павловна, она… — Скоробогатов запнулся. — Ну, в общем, она…
— Она нимфоманка… — помогла я ему.
— Можно сказать и так… — грустно согласился со мной режиссер.
— Для меня это не открытие. Она пожирает глазами всех мужчин, которые оказываются в радиусе десяти метров вокруг нее, — В общем, у нас некоторые семейные проблемы…
— — Скорее сексуальные! — усмехнулась я. Человек рядом со мной был растерян и подавлен. Мне стало его немного жаль.
— Да, Женя! И здесь вы опять правы!
— Так она действительно чрезмерно домогалась этого вашего товарища?
— Кремлева? Боюсь, что так! Было дело…
— А вы? Вы-то как все это терпите?
Скоробогатов грустно усмехнулся.
— Во-первых, Женя, как вы, наверное, уже успели заметить, моя супруга — женщина очень властная. Ну а во-вторых… — Скоробогатов запнулся. — Во-вторых, я гомосексуалист.
В принципе я вполне терпимо отношусь к сексуальным меньшинствам, но известие, что режиссер Скоробогатов — «голубой», меня несколько удивило. Впрочем, после всех безумных событий, которые произошли в эту ночь, подобная новость была вполне достойным их продолжением!
— Ясно… — сказала я. — То есть неудовлетворенность вашей супруги — это следствие вашей нестандартной ориентации. И вас мучает чувство вины…