Рядом появился лакей с подносом, и Клейтон взял бокал шампанского, ни на секунду не отрывая жадного взгляда от Уитни. Она видит его и, очевидно, ждет подходящего момента, чтобы подойти. Он умирал от желания коснуться ее, услышать нежную музыку голоса и почти терял рассудок при мысли о том, что вновь окажется рядом с ней.
Гостей пригласили ужинать, но Клейтон не торопился, надеясь, что Уитни захочет заговорить с ним, прежде чем пойдет к столу.
– А… Клеймор! Рад снова видеть вас! – раздался за спиной жизнерадостный мужской голос.
Клейтон мельком взглянул на пожилого коротышку, стоявшего рядом, и узнал в нем лорда Энтони, старинного друга отца.
– Как поживает ваша прелестная матушка? – осведомился лорд Энтони, пригубив шампанского.
Клейтон пристально наблюдал за Уитни, идущей в банкетный зал; она явно не собиралась приближаться к нему.
– Прекрасно, – рассеянно ответил он. – А ваша?
– Должно быть, все также, – флегматично ответил лорд Энтони. – Вот уже тридцать лет как она в могиле.
– Великолепно. Рад слышать это, – машинально кивнул Клейтон. Он поставил бокал и направился к предназначенному для него месту за банкетным столом.
Увлеченная ролью свахи, Элизабет ухитрилась посадить Клейтона напротив стола, где сидели гости со стороны невесты, лицом к Уитни. Он почти ничего не ел и не чувствовал вкуса блюд, слишком поглощенный прекрасной молодой женщиной, владевшей его сердцем, но та либо боялась, либо не желала встречаться с ним взглядом. Она оживленно болтала с шаферами, сидевшими от нее по обе стороны, кружа голову молодым людям, и ревность забурлила в крови Клейтона.
В довершение к нарастающему раздражению Клейтон сидел между двумя матронами, которые, обнаружив, что соседствуют с герцогом, немедленно решили, что из него выйдет превосходный муж для их засидевшихся в девицах дочерей.
– Моя Мэри играет на фортепиано как ангел, – объявила одна. – Вы должны обязательно посетить один из наших музыкальных утренников, ваша светлость.
– Моя Шарлотта поет как птичка! – немедленно вмешалась другая.
– У меня нет слуха, – надменно процедил Клейтон, не сводя глаз с Уитни.
Кажется, прошла вечность, прежде чем гости перешли в бальную залу. Питер вместе с Элизабет открыли бал; молодые люди кружились в вальсе, двигаясь в совершенной гармонии, полностью поглощенные друг другом. К ним присоединились гости со стороны невесты и наконец остальные приглашенные. Когда требуемый этикетом обязательный первый танец закончился, Клейтон ожидал, что Уитни подойдет к нему. Но вместо этого она приняла приглашение другого шафера, а потом третьего, при этом улыбаясь и глядя им в глаза так нежно, что Клейтону больше всего на свете захотелось свернуть ей шею.
Уитни танцевала четвертый танец с Полом Севарином, и тут Клейтон понял: Уитни ждет, чтобы он подошел к ней. Господи, как же он глуп! Она сделала первый шаг к примирению в церкви и, естественно, ожидала, что он сделает следующий.
Как только смолкли последние аккорды, Клейтон направился к Уитни.
– Рад снова видеть вас, Севарин, – вежливо солгал он и решительно взял Уитни под руку. – Кажется, следующий танец был обещан мне, – добавил он, сжимая ее длинные пальцы и увлекая в центр залы.
Хотя девушка ничего не возразила, Клейтон, однако, был немного удивлен вежливой, но равнодушной улыбкой, с которой она положила ему на плечо руку, как только раздались первые такты вальса.
Она казалась еще стройнее, чем раньше, и Клейтон властно привлек ее к себе, словно стараясь защитить. Это из-за него она так похудела!
– Вам весело? – спросил он новым, незнакомым голосом, в котором слышались нежность и сознание собственной вины.
Уитни жизнерадостно кивнула, не доверяя своему голосу и боясь, что расплачется, если попытается ответить. С момента появления Клейтона она остро сознавала его присутствие и, казалось, медленно задыхалась, словно невидимая огромная рука неумолимо выдавливала воздух из легких. Он похитил ее невинность, а потом хладнокровно разорвал помолвку, спокойно предложил ей выйти замуж за Пола и швырнул в лицо деньги! И при всем этом она едва удерживалась, чтобы не упасть к его ногам и умолять объяснить почему и упрашивать вернуться. Только одно вынуждало ее молчать – гордость, гневная, возмущенная, упрямая, оскорбленная гордость. Ее лицо болело от усилий сохранить будто приклеенную на нем улыбку, но она будет продолжать улыбаться, пока Клейтон не покинет этот дом. Ну а потом просто умрет.
Впервые за все их знакомство Клейтон не знал, что сказать. Он чувствовал себя словно во сне и боялся заговорить, чтобы не сказать что-то невпопад и не нарушить хрупкое очарование. Клейтон хотел сначала попросить прощения за все, что сделал с ней, но преступление было так велико, что простое извинение казалось жалким и неубедительным. По правде говоря, он умирал от желания попросить ее завтра же выйти за него замуж. Однако он уже лишил ее таинства первой ночи и теперь преисполнился твердой решимости устроить роскошную, блестящую свадьбу со всей пышностью, подобающей невесте герцога, свадьбу, о которой еще долго будет судачить весь Лондон. Она имеет на это право!
И поскольку он не мог молить ее о прощении или просить стать его женой, он решил сказать единственное, что имело для него значение. Глядя на ее склоненную головку, он произнес слова, которых не говорил никогда и ни одной женщине:
– Я люблю вас.
И ощутил, как Уитни на мгновение напряглась и застыла, но тут же подняла глаза, и при виде ее смеющегося лица герцог едва не споткнулся.
– Ничуть не удивлена слышать это! – весело объявила девушка. – Кажется, я в этом сезоне вошла в моду, особенно среди высоких мужчин. Вероятно, потому, что сама не столь уж миниатюрна. Должно быть, мужчинам очень неловко вечно сгибаться в три погибели, чтобы побеседовать с коротышкой. Или дело в том, что у меня очень хорошие зубы. Я так о них забочусь, и…
– Прекратите! – скомандовал Клейтон, пытаясь остановить поток бессмысленных фраз.
– Если вы против, в жизни больше не стану их чистить, – с притворной скромностью согласилась Уитни.
Клейтон смотрел в это изысканно-прекрасное лицо и не мог понять, каким образом вышло так, что, начав говорить о любви, он закончил никому не нужным обсуждением вопросов личной гигиены.
Не пытайся он так отчаянно поскорее все исправить, наверняка заметил бы, что слишком яркие глаза подозрительно поблескивают непролитыми слезами и жилка на стройной шее конвульсивно пульсирует. Но Клейтон был в таком смятении, что обычная наблюдательность ему изменила.
– Элизабет – самая прелестная невеста в мире, – пробормотал он, стараясь вернуть разговор к теме женитьбы.
– Все невесты красивы, – рассмеялась Уитни. – Так было установлено много веков назад, и, без сомнения, каким-то герцогом: все невесты обязаны быть красавицами и при этом мило краснеть.