…Госпожа Кабураги очнулась, ей померещился дождь. Это умолкла музыка, а танцующие пары еще продолжали шаркать по паркету, издавая шорох, похожий на шум дождя. Через распахнутую дверь на балкон открывалась заурядная картинка вечернего города — вкрапления звезд на небе и яркие хаотичные пятна окон высотных домов. Толпы женщин с голыми белыми плечами, разгоряченных танцами и вином, несмотря на проникающую ночную прохладу, невозмутимо скользили туда и обратно.
— А вот и Минами-кун с женой! — произнес господин Кабураги.
В толчее у порога графиня заметила супругов, оглядывающих гостиную.
— Это я их пригласила, — сказала она.
Впереди в сторону их столика шла Ясуко, протискиваясь сквозь толпу. При встрече сердце женщины осталось спокойным. Когда она виделась с Юити без Ясуко, она ревновала этого мальчика; но почему же сейчас, когда они вместе, сердце ее ничего такого не чувствует?
Она почти не видела лица Юити, указала Ясуко на стул рядом с собой и стала нахваливать ее прелестный наряд.
В отделе закупок отцовского универмага она прикупила недорогой отрез импортной ткани и еще раньше заказала костюм для осеннего гардероба. Это была тафта цвета слоновой кости. На пышном подоле из плотной холодноватой материи — из-за света текстура тафты казалась зыбкой, непрерывно текущей — широко открывались безмятежные серебристые, мертвенные, удлиненные глазки. Грудь Ясуко расцвечивала орхидея каттлея. Фиолетовая с желтизной головка цветка, его фиалковые лепестки-губы завораживали своим странным кокетливо-застенчивым ликом. От золотого ожерелья с мелкими индийскими орешками, от длинных лавандовых перчаток до локтя, от орхидеи на корсаже исходил тончайший аромат духов, словно воздух после дождя.
Юити удивился, что госпожа Кабураги ни разу не взглянула на него. Он поприветствовал графа. Граф, чьи глаза были намного светлей, чем у японцев, поздоровался с Юити, окинув его взглядом, словно на военном смотре.
Заиграла музыка. Стульев возле стола не хватало. Их разобрали молодые люди, сидевшие за другими столиками. Кое-кто был вынужден стоять. Разумеется, Юити тоже стоял, попивая предложенное графом виски с содовой. Женщины довольствовались крем-какао. Из бальной залы лилась музыка; она застилала, будто мгла, холл и гостиную, препятствуя общению. Все четверо молчали. Вдруг госпожа Кабураги поднялась.
— Ах, простите! Вы стоите один. Не желаете потанцевать со мной?
Граф Кабураги лениво покачал головой. Он был удивлен ее предложением. Они никогда не танцевали на этих балах.
Юити было понятно, что ее муж не примет это приглашение. Он мог только догадываться, что госпожа Кабураги предвидела этот отказ. Должен ли он предложить ей танец хотя бы из вежливости? Было очевидно, что она желает танцевать с ним. Растерявшись, он взглянул на Ясуко. Решение ее было вежливым, но детским:
— Что-то я оплошала! Давай потанцуем.
Ясуко кивнула графине, оставила свою сумочку на стуле и поднялась. Юити повернулся к стулу, с которого только что поднялась госпожа Кабураги, и безо всякого умысла взялся обеими руками за его спинку. Графиня снова присела, слегка прижав его пальцы к спинке стула. Она намеренно надавила спиной на его пальцы. Ясуко не заметила этой сценки.
Оба направились сквозь толпу к танцевальной площадке.
— В последнее время госпожа Кабураги изменилась. Стала какой-то тихой, — вымолвила Ясуко.
Юити промолчал.
Он знал, что графиня издали, как и прошлый раз в баре, наблюдает за его танцем с бесстрастным выражением лица под стать конвоиру.
Юити осторожничал, чтобы не помять орхидею, поэтому они танцевали чуть поодаль друг от друга. Ясуко чувствовала себя в чем-то виноватой, а Юити вовсе не был раздосадован этой помехой. Когда он представил, однако, этот мужской восторг оттого, что грудью своей расплющивает ее драгоценный цветок, пылкость этого воображения вмиг помутила его сердце. Следует ли сдерживать свои поступки, если даже им не хватает страсти, какой бы скромной и малостоящей эта страсть ни была, чтобы выглядеть в глазах света пристойными и сдержанными? А если он все-таки сорвет его? В каком кодексе записано, что без страсти это не положено делать?.. Пока он предавался своим мыслям, между ними горделиво красовался этот громоздкий и прелестный цветок, а бредовая затея смять его мало-помалу стала преображаться в чувство долга.
Середина зала была переполнена. Это давало извинительный предлог для любовных парочек, которые старательно прижимались друг к другу, как бы вынужденные тесниться в этой массе людей. Во время шассе Юити, подобно рассекающему воды своей грудью ватерполисту, старался вонзиться в ее цветок. Ясуко двигалась нервозно, пытаясь спасти свою орхидею. Конечно, женщине было милей сохранить орхидею, чем оказаться в крепких объятиях своего мужа во время танца, и это вселяло в Юити легкость. Он по прихоти своей входил в роль одержимого страстью мужа. Темп музыки возрастал, и молодой мужчина с его сумасбродными трагическими мыслями резко притянул к себе жену. Ясуко не успела уберечься. Орхидея была смята и перекошена — со всей безжалостностью!
Эта причуда Юити произвела впечатление. Что ни говори, а Ясуко почувствовала себя счастливой, правда с опозданием. Она метнула на мужа нежный и сердитый взгляд, выпятила грудь с помятой орхидеей, словно щеголяющий своими орденами и медалями солдат, и спешно, детскими шажками, вернулась к столику. «О, вашу каттлею разнесли в пух и прах с первого танца!» — желала она услышать подтрунивания в свой адрес.
Когда она вернулась к столику, госпожа Кабураги в окружении четырех-пяти друзей весело щебетала. Граф позевывал и попивал в одиночестве. Графиня хоть и заметила раздавленную орхидею, но не обмолвилась ни словом, чем весьма удивила Ясуко.
Она попыхивала длинной женской сигаретой, пристально разглядывая поникшую на груди Ясуко орхидею.
Как только они начали танцевать, Юити простодушно и нетерпеливо произнес:
— Благодарю вас за приглашение. В письме ничего не было, поэтому я пришел с женой. Могу ли я надеяться, что вы остались довольны?
Госпожа Кабураги, не отвечая на вопрос, возмутилась:
— Жена! Вот еще! Ты меня удивляешь! Это не совсем подходящее слово. Почему ты не зовешь ее просто по имени — Ясуко?
Юити растерялся. Она впервые назвала его жену по имени, правда, он не знал, было ли это ее оплошностью?
Госпожа Кабураги еще раз убедилась, что Юити не только умело танцует, но делает это с легкостью и без пижонства. С каждым мгновением его юношеское высокомерие внушало ей симпатию — не было ли это ее наваждением? Или его прямота была всего лишь своего рода заносчивостью? «Обычные мужчины привлекают женщин текстом на страницах, — размышляла графиня, — а этот юноша притягивает белыми краями, маргиналиями. И все же любопытно, от кого перенял он это искусство?»
Спустя некоторое время Юити спросил ее о пустых листах в письме. Вопрос этот смутил графиню — наивность его была вне сомнения.