Исподтишка поглядывая на него, все чаще приходила к мысли, что он не воспринимает меня в серьез. Но вместе с тем слишком трепетно к моей персоне относится. Что же ему надо?
Он ничего не ответил, а я поспешно покинула злополучную кухню, дабы добраться до выделенной мне комнаты.
Очередной день потрачен впустую, но от чего-то чувствую себя разбитой и усталой. С подобным мироощущением мог справиться только душ, который я вскоре обнаружила недалеко от собственной спальни. Миленько, в синеньких тонах со стандартным гостиничным набором. Мне интересно, Саша в собственном доме-то живет? Такое чувство, будто дом только что построили, обставили, разложили мелочи по своим углам и… забыли про него. Нет, пыли не было, что говорит о приходящей уборщице, но так же не было и признаков постоянного проживания.
Струи теплой воды смывали душевную тяжесть, они даже беспокойство за дядю притупить умудрились. От удовольствия я чуть было не застонала в голос, но каким-то образом сдержалась. Я могла стоять под душем часами, но мне предстояла стирка. Сегодня днем бродя по дому я нашла прачечную на первом этаже. Скажите, пожалуйста, на кой черт Саше целых три стиральных машинки? Зачем неженатому мужику вообще такой большой дом?!
За сегодняшний день сделала множество удивительных открытий. Оказывается я вполне способна играть в карты в течении четырех трех часов подряд. У оборотней шикарный слух, в чем мне сознался Игорь. И у Саши нет постоянной любовницы, о чем мне поведал Леха. Сама не знаю, для чего сие было сказано, но спорить не стала и спокойно выслушала.
Так вот о стирке. После душа, укутавшись в нелепый кокон из покрывала и полотенца, я отправилась на первый этаж. Честно говоря, я опасалась встречи с хозяином дома, но ее не произошло. Забросив вещи в одну из машинок с эффектом сушки отправилась обратно, с единственной мыслю — спать. Как ни странно уснула я быстро.
А ночью я опять кричала. Проснулась на коленях у Александра, укутанная в одеяло. Помнится, подобная сцена уже была. Обнаженная, прикрытая лишь плотной тканью, у него на руках. Только сейчас без ранений обошлось. Да и отсутствие одежды нынче смущает. Постеснялась я вечером у Саши поинтересоваться наличием в доме халата.
— Что тебе снилось? — мягко спрашивает, гладя меня по голове.
— Не помню, — шепот срывается с моих губ тихим вздохом.
— Не бойся, — от звуков его голоса сердце прекращает рвать грудь бешеным ритмом. — Тебя никто не тронет. Я не позволю.
Мне так хочется верить.
— Ты сильный? — бессвязное бормотание.
— Очень, — кивает он, я не вижу, но чувствую.
— Твоя Стая, она большая? — разговор успокаивает, уносит страх, приближая сон.
— Одна из самых больших, — я слышу гордость в его словах. — Две с половиной тысячи.
Я не знаю, много ли это по их меркам, но по мне так, через чур. Как представлю две с половиной тысячи резко обрастающих шерстью людей, так в дрожь бросает.
— Сколько еще таких Стай? — голос дрогнул.
— Одна в Южной Америке, всего тысяча триста. Одна в Северной Америке, там девять сотен. В Азии две тысячи, в последнее время там рождалось много самок. Девочек. В Европе тысяча восемьсот. В Африке Стай много, но они малочисленны. Та же ситуация в Австралии.
— Почему твоя Стая самая большая? — интересуюсь.
— Потому, что у меня самая большая территория. Вся страна является моими угодьями. На окраинах есть семьи мне не подчиняющиеся, но их численность не позволяет выйти за рамки одного города.
Так вот почему из столицы он перебрался к нам. Середина владений.
— Я думала, будет больше, — привычно скатываюсь с его колен, лишая себя тепла. Меня с удобствами устраивают на кровати. И даже одеяло подоткнул.
— Мы не способны размножаться с той же скоростью, что и люди, — он сидел рядом и смотрел мимо меня. — Природа наградила нас даром долгожительства. Но лишила возможности частого деторождения.
Ничего не поняла.
— Долгожительство?
— Двести лет.
От потрясения я распахнула начинавшие слипаться глаза.
— И много у тебя… таких долгожителей?
— Единицы, — усмехается он.
— Почему?
— Ну, сначала Первая Мировая, потом Вторая Мировая. Под шумок людской войны наши тоже решили перераспределить территории.
Темной-темной ночью, страшный-страшный дядя рассказывает мне бредовую-бредовую сказку, которая является реальностью.
— Ну, надо же, — зевнула я. Мозг решил поступить мудрее хозяйки, пичкавшей его трудноусвояемой информацией, и в привычной своей манере, требовал здорового сна. — И как только люди вас не замечают?
— Обычно, люди, знающие о нас, долго не живут, — произносит это столь легко, словно мы о погоде разговариваем.
Почему меня не удивляет данное заявление?
— Это угроза?
Мысль вязнет в наступающем сумраке сна.
— Предупреждение. Даже если очень хочется, Борису ни слова.
— Но что будет со мной?
Нельзя спать, нельзя!
— Ты другая. Скоро сама поймешь, — его рука коснулась моих волос. Похоже, они ему нравятся. Может остричь и подарить, пусть играется?
Последнюю фразу я слышала сквозь вату. Мы не договорили, а жаль. И что за дурная привычка засыпать в его присутствии?
* * *
Утром, следуя старой привычке, я проснулась спозаранку и направилась на кухню, предварительно забрав уже высохшие вещи. Приготовила завтрак на скорую руку, и уже собралась было позвать Сашу, как он сам обнаружился в дверном проеме. Опять наблюдал. Может у оборотней так принято?
— Доброе утро, — поприветствовала хозяина дома.
— Доброе, — он улыбнулся.
Странный он.
— Я решила, пока живу с тобой, немного похозяйничать здесь, это ничего? — спохватилась с опозданием.
— Мне нравится, как ты смотришься на моей кухне, — последовал ответ.
Шовинист, как и дядя Боря. Впрочем, какая разница, мне с ним детей не крестить.
Позавтракали быстро, после чего, как и было обещано вечером, мы отправились за моими вещами. Больше всего я скучала по родному эмпетришнику, и в предвкушении скорого обретения оного, настроение мне испортить не мог ни кто и ни что. Даже Сашино довольное лицо. Кстати, с чего счастливый такой? Подумав, решила, что спрашивать не хочу, а то не дай Бог, ответит.
Несмотря ни на что, я старалась держать дистанцию между нами. Оборотни были мне не понятны, и дружбу с ними водить не хотелось, потому как, кто его знает, что им в голову взбрести может.
С другой стороны одна определенная мысль меня не покидала, не смотря ни на что. И не мысль даже, а некая почти оформившаяся цель, ибо свое первое пробуждение после Машкиной смерти я не забуду никогда.