— Я не воюю с детьми. Она была такой красивой, маленькой, вся в трубках. И эти ее синие глаза. Я не могу. Только не детей. Не могу.
Пожалуйста, дядя, замолчи, не говори больше ничего, пожалуйста.
— Я опустил автомат, не мог заставить себя выполнить приказ. Женщина, голыми руками сорвала крышку инкубатора. Я знаю, стекло было бронированное, а она его голыми руками. Она не нападала на меня. Я думал, она убьет девочку, из-за ступора не мог пошевелиться и только смотрел. Плохой солдат.
— Что она сделала с ребенком?
— Взяла на руки, подошла ко мне, забрала автомат и вручила девочку.
— Она что-нибудь говорила?
— Аня, ее звали Аня. Аня была красивой. Даже в том состоянии. Она сказала, что больна, и выйти уже не сможет, просила спасти дочь. С ней творилось что-то не то. Деформация тела постоянно менялась.
— Что сделали вы, генерал?
— Я… я хотел ребенка. Моя жена не могла родить. Постоянная война, развал страны… мы так хотели ребенка.
— Что вы сделали, генерал? — чуть повысил голос мужчина.
— Решил забрать девочку себе, во что бы то ни стало.
— Где ребенок сейчас?
— С Назаровым. Руслана считает, ее рядом с ним достать не смогут.
Все правильно, дядя, все правильно. Я сама не заметила, как искусала губы в кровь, слезы попадавшие в ранки не причиняя боли.
— Как ты вынес ребенка с секретного объекта? Твои солдаты что-нибудь заметили?
— Аня убила их. Почти всех. Остался один. Мы вместе завершили задание.
— Что стало с женщиной?
— Она сказала, что ей недолго осталось. Говорила что-то про бешенство и инъекцию. Мы взорвали здание. Все сгорело дотла.
— Вы что-нибудь еще с собой взяли?
— Документы. Исследовательские журналы. Я должен был знать, что они сделали с девочкой.
И почему меня это не удивляет?
— Что с оставшимся в живых солдатом?
— Я убил его. Мне не нужны свидетели, они могли навредить моей дочке.
— Дальше смотреть будет не интересно, — раздалось над моей головой, и экран погас.
Дмитрий обошел меня, появляясь перед глазами. Я не могла вымолвить не слова. Тело до сих пор пребывало в оцепенении, а мозг в ступоре.
— Видишь, как жестоки люди? Они сотворили из тебя и твоей матери подопытных кроликов. Твой так называемый дядя, многих тогда положил, особенно из тех, кто знал о НИИ. Благо знающих по пальцам пересчитать можно было, все же подобные исследования находятся под грифом сверх секретно. Разруха в стране ему значительно помогла. Более того, он даже умудрился выслужиться перед начальством и ему пожаловали генеральские погоны. Я не убил его сразу, лишь потому, что он спас тебя.
Он улыбнулся.
— Она была самым дорогим мне существом, а они забрали ее. Ты знаешь, что когда она пропала, то не была беременна? Оплодотворили ее уже там. Отловили одного их наших и заставили спариться. Заставили ее изменить своему мужу. Так даже звери не поступают.
Он говорил зло, в отвращении кривя губы. Его красивое лицо исказила гримаса боли и отчаяния, которая была полным отражением моего выражения лица.
— Ты был ее мужем? — не знаю, как, но я смогла выдавить из себя звуки.
— Нет, — отрезал он. — Но я любил ее не меньше. Ты даже понять не сможешь, что она для меня значила.
— Дядя ни в чем не виноват, — прорыдала я.
— Да что ты все заладила, дядя, да дядя! — разозлился он. — Забудь об этом человеке. Ты должна вернуться к своему народу. К нам, Детка.
В голове все перемешалось. Приступ. Снова. Слишком часто. Слишком маленький интервал. Как же болит голова.
— Детка, эй! Детка, что с тобой? — это были последние слова, что я слышала.
Очнулась я от мерзкого ощущения крови на языке.
— Детка, кусать своих — дурной тон, — невозмутимо произнес Дмитрий.
Очень медленно я разжала зубы, а он так же медленно убрал свою руку.
Дмитрий вел машину, я сидела рядом, на переднем сидении, пристегнутая ремнем безопасности.
В испуге смотрю на оборотня, пытаясь определить, насколько он зол. Покусанная правая ладонь лежала на рычаге передач, истекая кровью.
— Извините, — проблеяла я.
Неловкая ситуация вышла.
— Ничего, — усмехнулся он. — Это даже забавно.
Поднеся раненую ладонь к губам, он провел языком по ранкам от моих зубов.
Фу, гадость. Я только что с упоением грызла чужую конечность. Надеюсь, Дмитрий помыл руки перед этим. Конечно, специально для меня. Смешно.
Я промолчала, отвернувшись к окну.
Меня очень беспокоили два простых на первый взгляд вопроса. Куда мы едем? И что будет дальше? Ответы на них мог дать, сидящий рядом оборотень, профиль которого я периодически окидывала взглядом, жутко кося при этом глазами.
Пора прекращать страдать, коря несправедливость судьбы и превосходящих по силе врагов. По-моему мне предоставили достаточно информации для размышления.
И так, что мы имеем? Сломанную жизнь и психов с суперсилой. А если серьезно?
А если серьезно, то примем как данность, тот факт, что я оборотень. Женского пола, что немало важно, ибо насколько я поняла, к женщинам у них отношение особое. Но не думаю, что это помешает им меня убить, если вдруг появится такая необходимость. В любом случае, мне нынче позволено чуть больше, нежели обычному человеку. Пожалуй, я повременю с проверкой границ собственной безнаказанности.
Далее выясняются совершенно невероятные подробности, опять же затрагивающие непосредственно меня. Не очень-то приятно узнать, что тебя зачали в ходе эксперимента, становится еще паршивее, когда тыкают носом в правду о собственных родителях. Больно осознавать, что твоя мать мертва. Намного больнее знать, как именно она умерла и почему. Про отца ничего сказано не было, но если дядя не нашел его в лаборатории рядом с матерью, значит он к тому времени уже был мертв. В итоге я все равно остаюсь круглой сиротой. Не думаю, что муж моей матери, о котором говорил Дмитрий, примет меня с распростертыми объятиями, если он жив, конечно.
Так же остается загадкой наличие Дмитрия во всей этой истории. Он любил ее, это единственное в чем я не сомневаюсь. У него глаза менялись, когда он о ней говорил. Искать ее столько лет, в итоге докопаться до правды, и остаться ни с чем, это действительно жестоко. Теперь становится понятна его ненависть к людям.
Саша как-то обмолвился, что знал ее. И Дмитрий признался, что был членом Стаи Александра.
— Дмитрий, — заговорила я.
— Можно просто Дима, — улыбнулся он.
— А супруг Ани…, — я запнулась, понимая, что не могу назвать ее мамой. Всю жизнь я считала матерью другую женщину, фотографию которой показывал дядя. — Это Александр?