— Профессор, — пока я давилась отбивной, ответил Дорс, — дайте Даше хотя бы поужинать. Вам ведь не нужен голодный обморок, правда?
— Полегче, студент, — процедил фон Глун.
Я в этот момент ни на водника, ни на куратора не смотрела, но Дорс, кажется, слегка смутился. Ну и ладно. А я смущаться не буду. Я буду молчать, игнорировать и есть!
— Дарья, ты слышишь? После того, как поужинаешь, жду в деканате.
То есть у кого-то все-таки существуют хоть какие-то зачатки совести.
— Да, профессор, — прожевав кусочек, кивнула я. — Как скажете.
И только теперь заметила, что в многолюдной, вообще-то, столовой стоит абсолютная, гробовая тишина. Черт. Кто-нибудь объяснит, что происходит?
Едва фон Глун отошел, я бросила молящий взгляд на Дорса, но водник пояснений не дал.
— Огонь — не моя стихия, — наклонившись ближе, шепнул он. — Так что подробностей я не знаю, Даш. Но мне хорошо известны знаки этого типа, и если это то, о чем я думаю, то ты попала.
— Мне сказали, что этот знак ставят всем, кто впервые посещает храм, — тем же шепотом откликнулась я.
Дорс улыбнулся, как улыбаются несмышленым детям. А потом отрицательно покачал головой и добил:
— Тебя обманули, крошка. Все совсем не так.
Все. Зяба, готовься, ты труп! Вот только выясню что к чему и… нет, еще не знаю, что я с тобой сделаю, но сделаю обязательно!
Я пожалела о своей покладистости едва вошла в деканат — в просторном, рассчитанном на добрую дюжину преподавателей помещении, не было никого, кроме профессора фон Глуна. Брюнет сидел в своем кресле и хмуро выстукивал кончиком карандаша по мраморной столешнице какой-то рваный ритм.
Завидев меня, профессор даже позы не сменил, просто с неудовольствием поджал губы и кивнул на стоящий подле стола стул. А я… а мне… мне опять его губы вспомнились. Чертов сон! Так, все, надо забыть. Выбросить эти пошлые образы из головы и даже не думать перед ним краснеть!
Расправив плечи, я подошла к столу и уверенно села. После чего не без опаски уставилась на куратора.
— Значит, ты ходила в храм, — задумчиво протянул фон Глун.
Я промолчала, потому что на этот вопрос уже отвечала, причем дважды. А вот следующая реплика была из числа новинок:
— Но как это случилось? — указав кончиком карандаша на мой лоб, вопросил брюнет. — Как тебе удалось?
Как удалось? Занятная формулировка, и я даже знала на нее ответ. Но объясняться и рассказывать о своей маленькой истерике перед статуей Ваула не хотелось. И вообще, меня в данный момент интересовало только одно — чем аукнется мне этот дурацкий «фурункул». Поэтому ограничилась минимумом:
— Профессор, я просто пришла в храм, посидела на скамейке, а когда попыталась встать, на меня накатила ужасная слабость. Потом лоб будто огнем обожгло, и вот результат.
— Просто сидела и все?
Примечательно, что, несмотря на довольно кислую мину, фон Глун не обвинял. И даже язвительных ноток в его голосе не звучало. Наверное, именно поэтому я вздохнула и все-таки призналась:
— Ну, кроме этого я немного рассказала Ваулу о себе.
— Что именно ты сказала? — Брюнет подался вперед.
Теперь он напоминал увидавшего добычу ястреба. Жесткого, хищного, стремительного.
Но я не смутилась и не растерялась. И, отрицательно качнув головой, с достоинством произнесла:
— Простите, лорд Глун, но вас это не касается.
Декан демонстративно изогнул бровь, в мгновение ока вновь преобразившись из хищника в надменного аристократа, а я не смогла сдержать улыбки. Сама не знаю, отчего смешно стало. Может, от того, что чувствовала — вот теперь мне точно ничего плохого не сделают. Никто, даже Глун.
— То, о чем я рассказала Ваулу, касается только нас двоих, — пояснила я. — Тайна исповеди. Понимаете?
Фон Глун неприятно скривился, но настаивать не стал.
— Что ж, пусть так. Жаль только последствия этой исповеди не одной тебе расхлебывать.
Ну наконец-то! Хоть одно обвинение! А то я уже расслабилась и начала подумывать, что в нашем кураторе есть что-то человеческое.
— Я готова, профессор, — спокойно сообщила я и выпрямилась на стуле, демонстрируя внимание. Даже руки на коленях сложила, как примерная девочка.
Куратор опять бровь заломил, но я этот его взгляд выдержала, ибо если берешься блефовать, то блефуй до конца. А Глун откинулся на спинку кресла, устало вздохнул и огорошил совершенно нелогичным в данной ситуации вопросом:
— Даша, ты танцевать умеешь?
— Э-э? — Я вытаращилась на него. — Простите?
— Ясно. Так и думал. Что ж, значит, будем учить. Завтра ты свободна, а послезавтра, после занятий, я за тобой зайду.
Зайду? Мне не послышалось? Какого черта?
— Времени на подготовку немного, всего две недели, — продолжал брюнет, — поэтому заниматься будешь каждый день после занятий. И, кстати, твое окно по медитациям мы, пожалуй, тоже используем. Жриц большого городского храма я уже предупредил, они не в восторге, но деваться некуда.
— Подождите! — опомнившись, наконец, выпалила я. — Какие жрицы? Какие танцы? Вы можете объяснить нормально?
От этой просьбы на лице фон Глуна вновь промелькнуло раздражение, но ответом меня все-таки удостоили.
— Этот символ, — профессор снова указал карандашом на мой лоб, — наносят жрице храма, избранной для танца на праздник Дня Всех Стихий. Ваул хочет, чтобы ты станцевала для него вместо жрицы. Вот и все.
Что? Танцевать?
У меня аж дар речи на несколько секунд пропал. В голове мгновенно промелькнули когда-то давно увиденные по телевизору ритуальные танцы голых папуасов. И чтобы я — вот так же? Да ни за что!
— Я не хочу танцевать! Я…
— А тебя никто не спрашивает, — отрезал фон Глун.
— Ну знаете! — выпалила я возмущенно.
— Я-то знаю, а вот ты, похоже, не понимаешь, — вновь перебил куратор. — Это желание бога. Бога, Дарья! От таких предложений не отказываются.
Фига се предложение! Да это ультиматум!
Но от окончательного впадения в истерику я все-таки себя удержала. Ругаться тоже не стала, ибо понимала, что ругаться с магом практически бесполезно. Поэтому собралась с мыслями и просто перешла к нормальным, адекватным, понятным любому здравомыслящему человеку аргументам.
— Профессор, я не могу танцевать. Мало того, что не умею, так мне даже некогда разучивать танец.
— Время после занятий, — парировал Глун спокойно. — Научишься.
Вот гад! Он же знает, чем я занимаюсь по вечерам. Но все равно старательно делает вид, будто не в курсе.