– Вы дрались на дуэли? – спросила Елена.
– Из-за женщины – в первый раз.
Милица развела дуэлянтов в концы двора и вынула белый платочек.
– Когда я махну, стреляйте, – распорядилась она.
– Это глупо, – сказала Елена Алмазу. – Это мальчишество.
– Он не отвяжется, – ответил Алмаз тихо.
Савич сжимал округлую, хищную рукоять пистолета.
Все было кончено. Черная речка, снег, секунданты в черных плащах.
– Ну, господа, господа, не отвлекайтесь, – потребовала Милица и махнула платком.
Алмаз поднял руку и спустил курок, держа пистолет дулом к небу – не хотел рисковать. Курок сухо щелкнул.
– Ну вот, что я говорила! – воскликнула Милица. – Никто не пострадал.
– Мой выстрел, – напряженно произнес Савич.
Он целился, и рука его мелко дрожала. Спустить курок было трудно, он не поддавался.
Наконец Савич справился с упрямым курком. Тот поддался под пальцем, и раздался оглушительный выстрел. Пистолет дернулся в руке так, словно хотел вырваться. И серый дым на мгновение закрыл от Савича его врага.
И Савичу стало плохо. Весь мир закружился перед его глазами.
Поехал в сторону дом, трава медленно двинулась навстречу. Савич упал во весь рост. Пистолет отлетел на несколько шагов в сторону.
Алмаз стоял, как прежде, не скрывая удивления.
– Надо же, – удивился он. – Сто лет пуля пролежала.
Елена кинулась к нему.
– Антон Павлович Чехов говорил мне, – сказала Милица, вытирая лоб белым платочком, – что если в первом действии на стене висит ружье…
Но договорить она не успела, потому что во двор вбежала Ванда и, увидев, что Савич лежит на земле, быстрее всех успела к нему, подняла его голову, положила себе на колени и принялась баюкать мужа, как маленького, повторяя:
– Что же они с тобой сделали? Мы их накажем, мы на них управу найдем.
Савич открыл глаза. Ему было стыдно. Он сказал:
– Я не хотел, Ванд очка.
– Я знаю, лежи.
И тут появилась еще одна пара. Ксения тяжело вошла в ворота, неся на руках Корнелия Удалова.
– Что же это получается? – спросила она. – Где это видано?
Удалов тихо хныкал.
– Помирились? – спросил Грубин.
– По детям стреляют. Куда это годится? – сказала Ксения. – Глядите. Отсюда пуля прилетела. Штаны разорваны. На теле ранение.
Все сбежались к Удалову. Штаны в самом деле были разорваны, и на теле был небольшой синяк.
Ксения поставила Удалова на траву и принялась всем показывать круглую пулю, которая ударилась в Удалова на излете.
– Ну и невезучий ты у нас, – произнес Грубин.
Удалов отошел в сторону, а Ксения, отбросив пулю, вспомнила, зачем пришла.
– Кто у вас главный? – спросила она.
– Можно считать меня главным, – сказал Алмаз.
– Так вот, гражданин, – заявила Ксения. – Берите нас в Москву. Чтобы от молодости вылечили. Была я замужней женщиной, а вы меня сделали матерью-одиночкой с двумя детьми. С этим надо кончать.
35
Шурочка и Стендаль проводили машину до ворот. Они бы поехали дальше, но машина была так перегружена, что Грубин боялся, она не доедет до станции. И без того, помимо помолодевших, в ней поместились два новичка – Ксения и Степан Степанович, люди крупные, грузные.
Грубин вел автомобиль осторожно, медленно, так что мальчишки, которые бежали рядом, смогли сопровождать его до самой окраины. Люди на улицах смотрели на машину с улыбками, считали, что снимается кино, и даже узнавали в своих бывших горожанах известных киноартистов. Машину увидел из своего окна и редактор Малюжкин. Он узнал среди пассажиров Милицу и Степанова, открыл окно и крикнул Степанову, чтобы тот возвращался на работу.
– Считайте меня в командировке, – ответил Степанов.
Малюжкин обиделся на сотрудника и захлопнул окно.
Его никто не понимал.
Уже начало темнеть, когда машина въехала в лес. Разговаривали мало, все устали и не выспались. Удалов задремал на коленях у жены.
Легкий туман поднялся с земли и светлыми полосами переползал дорогу. Фары в машине оказались слабыми, они не могли пронзить туман и лишь высвечивали на нем золотистые пятна. Уютно пыхтел паровой котел, и дым из трубы тянулся за машиной, смешиваясь с туманом.
Лес был тих и загадочен. Даже птицы молчали. И вдруг сверху, из-за вершин елей, на землю опустился зеленый луч. Он был ярок и тревожен. В том месте, где он ушел в туман, возникло зеленое сияние.
– Стой, – сказал Алмаз.
Грубин затормозил.
– Чего встали? – спросила Ванда. – Уже сломалась?
Но тут и она увидела зеленое сияние и осеклась.
В центре сияния материализовалось нечто темное, продолговатое, словно веретено. Веретено крутилось, замедляя вращение, пока не превратилось в существо, схожее с человеком, хрупкое, тонкое, одетое в неземную одежду.
Существо подняло руку, как бы призывая к молчанию, и начало говорить, причем не видно было, чтобы у существа шевелились губы. Тем не менее каждое его слово явственно доносилось до всех пассажиров автомобиля.
– Алмаз, ты узнаешь меня? – спросило существо.
– Здравствуй, пришелец, – сказал Алмаз. – Вот мы и встретились.
– Я бы не хотел с тобой встречаться, – ответил пришелец.
Ксения привстала на сиденье и, не выпуская из рук Удалова, обратилась к пришельцу:
– Мужчина, отойдите с дороги. Мы спешим, нам вот в Москву надо, от молодости лечиться.
– Знаю, – сказал пришелец. – Молчи, женщина.
И в голосе его была такая власть, что даже Ксения, которая мало кому подчинялась, замолчала.
– Ты нарушил соглашение, – произнес пришелец, обращаясь к Алмазу. – Ты помнишь условие?
– Помню. Я хотел жить. И пожалел этих людей. Они были немолоды, и им грозила смерть.
– Когда ты поделился средством с Милицей, – сказал пришелец, – я не стал принимать мер. Но сегодня ты открыл тайну многим. И вынудил меня отнять у тебя дар.
– Я понимаю. Но прошу тебя о милости. Погляди на Милицу, она молода и прекрасна. И если ты лишишь ее молодости, она завтра умрет. Погляди на Елену – мы с ней хотели счастья. Погляди на Грубина, он же может стать ученым.
– Хватит, – прервал его пришелец. – Ты зря стараешься вызвать во мне жалость. Я справедлив. Я дал тебе дар, чтобы ты пользовался им один. Земле еще рано знать о бессмертии. Земля еще не готова к этому. Люди сами должны дойти до такого открытия.