Сердце человеческое отнимется от него и дастся ему сердце звериное, и пройдут над ним семь времен.
Дан. 4, 13
Я знаю, как на мед садятся мухи,
Я знаю смерть, что рыщет, всё губя,
Я знаю книги, истины и слухи,
Я знаю всё, но только не себя.
Франсуа Вийон, «Баллада примет»
Тир-на-Ногт, Британский Анклав,
осень 2042 г. Седьмой год от Д.Х. [1]
– А по-моему, это прекрасно, – сказал Алекс Вечерский.
Он сидел в кресле, вытянув длинные ноги, и баюкал в ладонях пузатый бокал с коньяком. Коньяк был отличный, и кресло отличное, и по стенам бежали отличные трехмерные изображения. Саванна. Короткая жесткая трава, приплюснутые зонтики акаций и львиный прайд. Самец греется на солнце, лениво щуря янтарные глаза. Самки играют с детенышами. Вельд. Хозяин дома почтил гостя, настроив голообои на картину вельда. А может, не почтил, может, у хозяина, Бессмертного по имени Дориан, было такое специфическое чувство юмора.
– Не понимаю, что прекрасного вы находите в сложившейся ситуации.
Бессмертный Дориан чем-то напоминал свой дом. Не исключено, что стены здания были сложены из кирпича, заляпанного серой известкой, но выглядеть оно могло как угодно – хоть саванна, хоть башня из слоновой кости, хоть подземный бункер. Вот и хозяин, чье лицо и фигуру скрывала голографическая маска, мог быть юношей, стариком или женщиной. Вечерский хлебнул из бокала и подумал, что тут главное – помнить одно: дом, даже если он кажется небесным жилищем сидов, на самом деле подземный бункер. А Дориан – Бессмертный, Бессмертный из второго поколения, и потому особенно опасен. Что ж. Тем интереснее игра.
– Подумайте сами, Дориан. Поразмыслите. Что представляли собой девяносто процентов человечества? Это же Откровение Старджона. Бессмысленная масса, гораздая лишь жрать, размножаться да мучить ближних своих. Теперь их нет. Остались десять процентов, то есть мы с вами, а это уже значительно лучше. И все же недостаточно хорошо. Отбор продолжает действовать. И вот когда из десяти останется лишь один процент…
– То есть опять же мы с вами, – вставил Бессмертный, и Вечерский вновь напомнил себе, что с этим противником опасно заигрывать.
– То есть мы с вами и еще некоторое количество людей с высоким интеллектом, людей неленивых и не падких на дешевые развлечения, умеющих взглянуть реальности в лицо…
– Я слышу это от создателя самого популярного наркотика?
– Дориан, в данном случае я лишь один из факторов естественного отбора. Что пользы в замечательных мозгах, если обладатель готов спустить их в сортир ради минутного кайфа? Ради игры?
– А вы сами пробовали свой товар?
Бывший ученый улыбнулся и промолчал.
Час назад, когда Вечерский поднимался – или спускался – в Тир-на-Ногт, над Темзой плыли серые тучи. Серые тучи, свинцовая вода, унылые шпили Вестминстерского аббатства и вздыбившийся столп Большого Бена. Казалось, за последние полвека столица Британии ничуть не изменилась. Ключевое слово – «казалось». На самом деле стены Вестминстера в любой момент готовы были растаять, явив устремленные в небо жерла ракетных комплексов. Раздавшийся купол собора Святого Павла выплюнул бы в случае необходимости крыло истребителей, а на месте картинной галереи Тэйт зачернели бы кубы силовых установок. Вечерский хмыкнул. Бессмертные и тут оставались в своем репертуаре. Кубический ландшафт силовой станции и музей современного искусства, ангелы на куполе собора и реактивные «ангелы мщения» – да, в этом была извращенная, присущая всем задумкам Бессмертных гармония. Можно было ненавидеть Бессмертных, и бояться Бессмертных, и даже презирать Бессмертных – но нельзя было не признать, что в разразившейся биогенной катастрофе Британский Анклав устоял лишь благодаря им.
Три года назад, когда ученый бежал из пылающего, как факел, Брюсселя, он ожидал застать на острове примерно ту же картину, что и на материке. Ворлорды, мелкие военные вожди из бывших полковников, собирали ватаги, захватывали поселки и городки, резали и грабили всех, до кого руки дотягивались, и быстро и бесславно исчезали под волной наступающих химер. Не помогали ни андроиды, ни боевые роботы – первые охотно переходили в стан врага, а для управления вторыми новоявленным феодалам не хватало квалификации. Бессмертные Европы либо погибли, либо, подобно Вечерскому, сбежали на остров.
Бывший ученый полагал, что всему виной Французская революция. Демократия прекрасна, когда каждому хватает еды и когда ревущего монстра увидишь разве что на экране кинотеатра. А вот перед лицом всеобщей гибели намного эффективнее привычка к подчинению и жесткая иерархия. В Британии, с ее многовековой монархией, иерархическое общество никуда не исчезло – просто короля Уильяма сменил Бессмертный Уильям. Сейчас, совсем как два с половиной века назад, Англия приютила беглых аристократов и отгородилась от агонизирующей Европы проливом и пушками. Хотя реальная власть сосредоточилась в руках военных, номинальное правление Бессмертных служило залогом мира. Золотая надстройка, странным образом уравновешивающая общество. Так и небесная цитадель британских Бессмертных, Тир-на-Ногт, уравновешивала серые облака и серый город под ними – и тоже была лишь иллюзией. Пока светящаяся жемчужным светом лестница несла ученого вверх, его вестибулярный аппарат объявил войну зрению. Реальный Тир-на-Ногт находился глубоко под землей, а жемчужный свет, и башни, и шпили, и бастионы облачной крепости были проекцией, поступающей непосредственно на зрительную кору рядовых граждан. Только Бессмертным дозволено было знать, где – и как – на самом деле живут Бессмертные.
– Интересная гипотеза, – сказал Бессмертный Дориан.
У его маски не было лица. Не старик, не юноша и не прекрасный сид – просто гладкий пустой овал. Вечерский с нетерпением ждал, когда Дориан нальет коньяку и себе. Очень интересно было бы посмотреть, как коньяк исчезает в безротом пятне. Но коньяку себе Бессмертный так и не налил, и в этом Вечерскому почудилась нотка презрения. Превосходства нотка, мол, не пью с тобой – значит, не уважаю. Бывший ученый немедленно ощетинился и вот начал пороть чушь. Гордыня, глупейший из грехов. Впрочем, если уж пустился в словоблудие, надо держаться до конца.
– Это не гипотеза. Это закон эволюции. Его можно описать любым способом: и как выживание вьюрков с экзотической формой клюва, и как спасение Ноя с потомством. Но описывается по сути один и тот же процесс. Виду надо эволюционировать, иначе он впадет в стагнацию и вымрет. Ваш День Химеры – просто один из факторов естественного отбора…
– Мой День Химеры?
– Ваш, Дориан. Конечно, ваш. Если вернуться к параллели с ковчегом, вы – один из сыновей Ноя. Человек будущего.