- Посмотрите на себя, - огрызнулся пан Кшиштоф и залпом опрокинул в рот принесенную половым стопку водки. - Цилиндр, пелерина, тросточка...
- Тросточка, да... - Лакассань вздохнул, положил свою трость поперек стола и потянул за рукоятку. Что-то негромко щелкнуло, раздался характерный свистящий шелест, и тускло поблескивающее тонкое лезвие на треть выползло из замаскированных под трость ножен. - Это тросточка, - продолжал француз. - Что же касается одежды, то я свято исповедую правило всех настоящих охотников: отождествлять себя с дичью. Вы бежите сюда, я следую за вами; вы меняете оперение, и мне ничего не остается, как последовать вашему примеру. Надеюсь, что теперь, когда мы так счастливо встретились, вам не придет в голову снова исчезнуть. Эти русские, которые круглые сутки целыми толпами топчутся вокруг, безумно меня раздражают, а когда я раздражен, мне все время хочется кого-нибудь убить. На днях, вы не поверите, едва сдержался чуть было не забил одного пройдоху голыми руками... Поэтому не советую вам снова пускаться в бега, потому что тогда ваша судьба будет окончательно решена.
Пан Кшиштоф усмехнулся так криво, что его левый ус едва не достал до мочки уха.
- А сейчас? - спросил он. - Разве сейчас моя судьба все еще не решена?
- Ну, - сказал Лакассань, разглядывая на свет свою рюмку, - вот мы и замкнули круг... Начнем сначала: ответьте мне, как вы здесь оказались и что намерены делать. Тогда и я смогу ответить на ваш последний вопрос - так или иначе.. Итак?..
- Итак, - повторил пан Кшиштоф, - обстоятельства, при которых мы расстались, вам отлично известны... Да какого дьявола! - взорвался он вдруг. - Вы что, не понимаете, что у меня не было выбора? Багратион просил меня ехать с ним. Что же, я должен был отказаться? "Простите, князь, сказал бы я ему, - но я должен отклонить ваше лестное предложение, поскольку меня ждет мой коллега, французский лазутчик - тот самый, который стрелял в вас из пистолета и угодил почему-то не в голову, а в колено..." Так, по-вашему, я должен был поступить? Ну, а потом эти казаки... Короче говоря, я оказался здесь потому... Черт, да просто потому, что оказался! Это обыкновенная превратность судьбы, если угодно!
- Угу, - задумчиво промычал Лакассань. - Да, маршал предупреждал меня, что вы в высшей степени подвержены этим самым превратностям... Что ж, пусть так. Но до сих пор остается открытой вторая часть моего вопроса: что вы здесь делаете и что намерены предпринять в дальнейшем? Учтите, маршал поручил мне следить за вами от входа в его палатку и до входа в его палатку... или же до вашей смерти. Я обещал выполнить это в точности, и я сдержу свое обещание, чего бы это мне ни стоило. Я жду ответа, Огинский.
- Я не советовал бы вам так заноситься, - проворчал пан Кшиштоф, трусливо пряча при этом глаза. - Здесь вам все-таки не лагерь Мюрата. Стоит мне крикнуть, что рядом со мной сидит французский шпион, как... Ну, вы меня понимаете.
- Понимаю, - сказал Лакассань, - и даже ценю вашу откровенность. Но, будучи арестованным, я не премину поведать своим тюремщикам много интересного о некоем польском дворянине...
- Это если успеете, - грубо перебил его пан Кшиштоф.
- Я. уж постараюсь успеть, - пообещал Лакассань. - Постараюсь изо всех сил, можете не сомневаться. Хотите рискнуть? Посмотрим, что окажется быстрее: ваш язык или мой клинок. Хватит валять дурака, Огинский. Я задал вопрос, извольте на него отвечать.
Пан Кшиштоф помолчал, переваривая очередное поражение. Собственно, он понял, что снова проиграл, как только узнал в случайном прохожем Лакассаня. Ха, подумал он, в случайном... В этой встрече столько же случайности, сколько и в хорошо нацеленном ударе шпагой. Какая уж тут случайность...
Его мысли лихорадочно метались из стороны в сторону в поисках выхода. Правда была проста: пан Кшиштоф отсиживался здесь, наслаждаясь относительным комфортом и безопасностью, пока Мюрат медленно, но верно свыкался с мыслью, что оба его секретных агента погибли на Бородинском поле. Такой ответ, однако же, не мог устроить Лакассаня. Точнее, это был именно тот ответ, которого ждал сумасшедший убийца. Этот ответ развязал бы ему руки, позволив устранить пана Кшиштофа и вернуться, наконец, к Мюрату. Давать Лакассаню такой ответ пан Кшиштоф не собирался, потому что больше всего на свете хотел жить.
- К черту, - хрипло сказал он. - Вы слепец, Лакассань, если не видите того, что лежит прямо у вас перед носом. Я приехал сюда вместе с Багратионом, и я остаюсь здесь именно и только потому, что он все еще жив. Поначалу у меня была надежда, что его убьет лихорадка. Теперь, однако, надежды на лихорадку мало, князь уверенно идет на поправку... Я не могу просто войти к нему в спальню и застрелить его из пистолета. Вам "это может показаться странным, но я хочу жить... Если угодно, хочу увидеть, как русские знамена склонятся перед французскими орлами. Есть один способ, но я еще не продумал всего до конца...
И он вкратце рассказал Лакассаню о своем замысле с письмом, ни словом не упомянув, естественно, об истинных причинах своей неприязни к Багратиону.
Выслушав, Лакассань задумчиво потеребил верхнюю губу, вздохнул и снял со стола свою смертоносную трость.
- Прикажите подать вина, - сказал он. - Впрочем, нет, лучше водки. Воображаю себе, каким вином потчуют посетителей в этой клоаке... Ваш замысел - дерьмо, Огинский. Дерьмо, дерьмо и дерьмо... Однако когда под рукой нет ни мяса, ни хлеба, можно съесть и это. Сыт от него не будешь, зато аппетит как рукой снимет... Я не верю, что человека, боевого генерала, дворянина, наконец, можно убить каким-то анонимным письмом. Но... на войне как на войне, тут любые средства хороши. Что ж, попробуйте...
- Попробовать можно, - проворчал пан Кшиштоф. - Я бы попробовал и без вашего разрешения, поверьте. Давно попробовал бы, но... Видите ли, всю почту князя просматривают перед тем, как вручить ему. Моя анонимка просто не дойдет до-адресата. Нужно найти какой-то способ ее подбросить...
- И при этом не быть замеченным, - насмешливо закончил вместо него Лакассань. - Ах, Огинский, Огинский! Когда же вы перестанете думать о собственной шкуре и начнете думать о деле?
- Я думаю о деле! - сердито возразил пан Кшиштоф. - Просто я не фанатик и не собираюсь подыхать только потому, что кому-то было лень просчитать последствия и принять меры предосторожности. Пожертвовать пешкой, чтобы снять с доски вражеского ферзя - дело нехитрое. А вы попробуйте сделать так, чтобы и вражеский ферзь погиб, и пешка, уцелев, дошла до конца доски и сама сделалась ферзем!
- Так вот куда вы метите, - насмешливо сказал Лакассань. - Хотите стать ферзем?
- А почему бы и нет? - заносчиво отозвался Огинский. - Я не говорю, что непременно им стану, это во многом зависит от воли того, кто передвигает фигуры... - Он на мгновение поднял глаза к закопченному потолку и торопливо перекрестился. - Но почему бы и нет, черт меня подери? Вы этого не поймете, Лакассань. При всем моем уважении к вам вы обладаете психологией пешки, в крайнем случае - слона. Я имею в виду, конечно же, шахматного слона.