- Разница не так уж велика, - заметил Мерсье и сел за клавикорды. Если как следует присмотреться, конечно. Что бы вам такое спеть, чтобы вы повеселели?
...Бал, который давал предводитель дворянства, обещал стать заметным событием в жизни провинциального уездного городка. Просторный, украшенный по фасаду античным портиком с колоннами (которые, увы, казались пузатыми из-за промашки провинциального архитектора, не знавшего древнего секрета), дом графа Бухвостова с трудом мог вместить всех гостей. Несмотря на военное время, а может быть; именно благодаря ему, было много военных, так что во всех концах бального зала то и дело мелькали их шитые золотом мундиры, витые аксельбанты и взбитые по последней армейской моде бакенбарды. Поначалу княжна Мария, слегка растерялась от обилия света, шума и человеческих лиц. Она явилась на бал одна, без сопровождения, что было не очень прилично для девицы ее возраста. Мерсье наотрез отказался служить ей спутником, резонно заметив, что подобный эскорт может скорее скомпрометировать ее, чем послужить защитой от злых языков. Стоя на пороге бальной залы, княжна заколебалась, не решаясь ни войти, ни повернуть обратно. Но тут из празднично разодетой толпы гостей, как пробка из бутылки с шампанским, вырвался и подбежал к княжне, семеня короткими толстыми ножками, круглый, потный, сияющий, густо припудренный и смешно взмахивающий пухлыми руками хозяин, граф Федор Дементьевич Бухвостов.
Вихрем налетев на княжну, он завладел обеими ее руками, мигом осыпал их поцелуями и пудрой, вдруг загрустил, с дрожью в голосе высказал глубочайшее соболезнование по поводу смерти старого князя и тут же, почти без перехода, принялся взахлеб рассказывать, сколько гостей съехалось к нему на бал, сколько он заказал закусок, у кого переманил лучший в губернии оркестр и какое ожидается веселье. Не переставая размахивать руками, выделывать ногами какие-то замысловатые коленца, болтать и хвастаться, граф подхватил Марию Андреевну под локоток и увлек за собой в саму гущу толпы, успевая улыбаться всем подряд, раскланиваться направо и налево и отпускать дамам пространные, многослойные и сладкие, как кремовый торт, комплименты.
Княжна неожиданно почувствовала себя легко и свободно. Ее душой уже начал овладевать непонятный восторг перед чем-то новым, неизведанным. Ей показалось вдруг, что именно с этого бала начнется новая, не запятнанная горем и невзгодами страница ее жизни. Впервые за много дней она впервые в полной мере ощутила, что молода, красива и полна кипучей энергии юности. Щеки ее зарумянились, глаза разгорелись радостным блеском, а уголки губ дрожали, все время норовя расползтись в стороны в беспричинной счастливой улыбке. Даже привычное, набившее оскомину кудахтанье княгини Аграфены Антоновны, которая как-то неожиданно возникла рядом вместе со всеми тремя своими дочерьми, сегодня не могло испортить Марии Андреевне настроения. Княгиня снова принялась говорить что-то о приличиях, о прекрасной, но, увы, неопытной юности, об опасностях, подстерегающих на каждом шагу несчастную сироту...
- Полно, Аграфена Антоновна, - почти не слыша собственного голоса и глядя мимо собеседницы вверх, на хоры, где уже настраивал скрипки привезенный графом Бухвостовым из губернии оркестр, сказала княжна, полно! Это все вздор. Посмотрите, как чудесно! Я хочу танцевать. Сто лет не танцевала, даже забыла, как это делается. Ах, как чудесно!
И она пошла прочь от княгини Зеленской, но все-таки успела краем уха уловить вполголоса сказанные Аграфеной Антоновной своей соседке, престарелой графине Хвостовой, слова:
- Вот они, современные нравы. Нет, матушка Дарья Васильевна, что ни говорите, а молодежь все-таки нуждается в покровительстве и опеке старшего поколения...
Слово "опека" неприятно царапнуло слух княжны, напомнив о предостережениях Мерсье, но тут дирижер на хорах строго постучал своей палочкой по пюпитру, и музыканты замерли, занеся над струнами смычки. В наступившей тишине певуче прозвучал голос распорядителя бала, а потом сверху, справа, слева, со всех сторон полилась музыка. Кто-то высокий, в крестах и эполетах, малиново позванивая шпорами, остановился перед княжной, и она, почти ничего не слыша, не видя и не понимая, кроме собственного восторга от вновь вернувшейся к ней жизни, протянула этому человеку руку в перчатке.
Музыка закружила ее и кружила долго, лишь изредка отпуская, чтобы она могла перевести дыхание. В один из таких моментов ей показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо. В этом не было ничего удивительного: вокруг было много знакомых лиц; но это лицо тревожило княжну, не давая ей покоя. Ощущение было странным: княжна могла поклясться, что очень хорошо знает этого человека и в то же время была не в силах вспомнить, где она его видела. Отказавшись от приглашения на мазурку, которую очень любила и страстно мечтала станцевать, Мария Андреевна отошла в сторонку и стала у окна, задумчиво покусывая веер. Мелькнувшее между чьих-то затылков лицо продолжало стоять у нее перед глазами, как живое: правильные мужественные черты, прямой нос, чувственный рот с красными губами, черные, лихо закрученные усы, выразительные карие глаза и черный лоскут на лбу, маскирующий, как видно, повязку на ране.
Княжна мысленно убрала повязку. Обрамленный черными кудрями лоб сам собой дорисовался у нее в уме, словно Мария Андреевна видела его до этого десятки раз. Вернее всего, так оно и было, но вот где? Когда? При каких обстоятельствах?
Внезапно княжна ощутила мощный безболезненный толчок изнутри, сотрясший все ее тело до последней клеточки. Она вспомнила - вспомнила и поняла, почему не могла вспомнить этого человека до сих пор.
Гремевшая вокруг музыка, шарканье подошв по навощенному паркету, звон шпор и веселый гомон голосов вдруг превратились в однотонный назойливый шум, вызывавший головную боль. Свет огромной хрустальной люстры, казалось, потускнел и приобрел неприятный сероватый оттенок, лица танцующих сделались похожими на грубо раскрашенные маски из папье-маше. Они вертелись вокруг в сатанинском хороводе, кривляясь, ныряя и подскакивая. Все они что-то делали, но что? Неужто танцевали мазурку? Да, кажется, так.
Княжна с трудом перевела дыхание, только теперь осознав, что секунду назад была на грани обморока. Мир постепенно обретал глубину и цвет; похожий на гул далекого прибоя монотонный шум снова распался на составляющие, среди которых уже можно было различить музыку, шарканье подошв и чей-то казавшийся ненатуральным смех. Этот смех тоже был знаком княжне, и, повернув голову, она почти сразу отыскала глазами человека, который смеялся этим искусственным смехом.
Теперь она знала, почему никак не могла вспомнить, кто он такой. Этому человеку было совершенно нечего делать здесь. Более того, ему вообще нечего было делать среди живых, ибо княжна Мария уже больше месяца полагала его мертвым. Он исчез, не попрощавшись, при весьма странных и даже подозрительных обстоятельствах, и в то же утро княжна нашла на дороге его убитую лошадь с окровавленным седлом. То, ради чего они оба рисковали жизнью, лежало нетронутым в седельной сумке, а это могло означать только одно: нападение, плен, смерть...
Потому-то я и не могла его вспомнить, подумала княжна, что он из другой жизни. Увидеть его здесь - это даже не то, что столкнуться нос к носу с привидением. Это нечто иное, гораздо более поразительное, невообразимое и невозможное.