Мы присели на лавочку под деревом в скверике у драматического театра.
— Надо было мне, по-хорошему-то, к Галке сразу зайти, — проговорил Вася, меланхолично отхлебывая минералочку из горла бутылки.
— К жене, что ли? — поинтересовалась я.
— К бывшей, — пояснил он, — не очень примерно мы с ней, правда, жили, но все-таки…
Я хотела было еще что-нибудь спросить у него насчет той, дотюремной еще жизни, но Вася так отрешенно отмахнулся рукой от своих слов, словно от воспоминаний, что я вовремя осеклась.
Мы надолго замолчали. Курили.
— А из-за чего ты вчера с этими гоблинами-то поцапался? — решила я возобновить разговор.
— А? — встрепенулся Вася. — С этими-то? Да так… Козлы они потому что, — неожиданно закончил он.
Исчерпывающе, что и говорить. Да, в самом деле — много ли с пьяных спросу? Ну, подрались и подрались — не редкость такое в отечественных питейных заведениях, совсем не редкость.
Однако как они быстро отреагировали, эти бандюги-то. В оперативности ребятам не откажешь.
— Ну, что, Василий. — Я поднялась. — Пора уже окультуриваться.
Вася вздохнул, щелчком отбросил докуренную сигарету далеко в кусты и тоже встал с лавочки.
Мы направились к входной двери драмтеатра, где уже толпились юные любители Шекспира.
* * *
Пьеса, кстати говоря, оказалась так себе — программная жвачка для школьников. Я, читавшая Шекспира в оригинале, откровенно зевала. У меня появилась даже мысль уйти после первого акта.
И ушла бы. Но вот Василий, к великому моему удивлению, очень даже проникся историей датского принца. И про похмелье свое забыл — так заинтересовался…
— Проблемная пьеска, — начал делиться со мной впечатлениями Василий, когда в антракте мы вышли прогуляться в фойе. — Здорово как, — серьезно продолжал он. — «Быть или не быть?» Вот в чем вопрос… Нельзя такие вопросы с утра задавать. Похмельному человеку, — неожиданно уточнил он, — а то… — и затянув воображаемую петлю на шее, высунул язык.
Вася вел меня под руку, продолжая высказываться по поводу бессмертной трагедии. Я молчала — тихо ликовала. Вот что значит искусство. Так, глядишь, и получится из Василия Федоровича Толстикова заядлый театрал.
Внезапно Вася остановился.
— Я, Женя, отлучусь ненадолго. — Он выразительно указал головой в сторону мужского туалета. — Позывы…
Какие там именно позывы, я уточнять не стала:
— Отлучись, конечно…
Что же мне теперь его в туалет за ручку водить? Я вдруг поймала себя на том, что стою перед дверью мужского сортира. В позе ожидающего, так сказать.
Пойду лучше программу вон куплю. Что я в самом деле? Василий взрослый мужик… и так далее. Я, конечно, нянька, но стеречь его возле туалета — это перебор.
Я поднялась на второй этаж. И, уже покупая программку, поняла наконец причину своего собственного подозрительного поведения. Совсем не потому, что Василий вчера такие концерты давал. Меня просто насторожили его интонации, когда он рассказывал мне свои впечатления от Шекспира.
«Врет он все, — подумала я, торопливо спускаясь на первый этаж, — глаза мне замазывает».
У туалета никого не было. Я подождала пару минут, потом, открыв дверь, заглянула туда. Двое парнишек лет 12–13 испуганно от меня попятились, пряча за спины сигаретки. Я прошла дальше — никого.
Вот черт!
Не мог же он пойти в зал? Звонка еще не было — антракт не кончился, — да и чего ему без меня туда идти?
И тут меня как ударило. Ну, конечно, буфет! Как же я сразу не догадалась?! Правда, у него денег нет, но какая это проблема для такого-то человека — клептомана?
Быстрым шагом (по-моему, это скорее можно было назвать спортивной ходьбой) я кинулась в буфет. Уже дали первый звонок.
Народу в этот раз (дневной все-таки сеанс) в буфете было немного. А после звонка и вовсе никого не осталось — детишки догрызли свои пирожные и отправились досматривать «Гамлета».
То есть не совсем «никого» — в самом углу буфета я увидела своего дорогого Василия. Он прижимал к стеночке какого-то полумертвого от ужаса дяденьку и что-то ему настойчиво втолковывал. Дяденька, судя по всему, школьный учитель литературы — учеников в театр водил — все всплескивал руками. Было похоже, что он хочет оттолкнуть от себя Васю, но не решается.
Я подошла поближе. По лицу Василия блуждала нехорошая улыбка, он то и дело сжимал и разжимал кулаки.
— Это такие вот у тебя, мил друг Василий, позывы? — поинтересовалась я.
Клиент мой взрогнул и отступил на шаг от своей жертвы. Мужичок перевел дух. Вася попытался незаметно от меня что-то спрятать в карман — я заметила.
— Ну? — повторила я.
— Да ничего, — промямлил наконец Вася и пожал плечами, — так…
Дяденька, воспользовавшись тем, что Василий отодвинулся от него на шаг, бочком-бочком — и пулей вылетел из буфета. Не оглядываясь. Только в дверях оглянулся.
— Так, — менторским тоном произнесла я, — теперь давай-ка, что у тебя там в левом кармане.
— Где? — очень натурально удивился Вася, хватаясь за пиджак.
— Не там, не там. В брюках.
Поняв, что дальнейшее сопротивление и отпирательство бесполезны, Василий вынул из кармана огромный бриллиантовый перстень.
Та-ак. Вот, значит, как. Понятно. Перстень я узнала сразу — тот самый перстень с пальца «пахана», того бандита, парни которого избивали Васю в баре. Вот за это дело — за перстень — наверное, и избивали.
Как же Василий сохранил его при себе? Ведь я ж обшарила его одежду, пока он спал.
Дали второй звонок.
— Пойдем, там, наверное, уже спектакль начался, — засуетился Василий, — пойдем, а то опоздаем…
— Опоздали уже, — охладила я его пыл, — успокойся, ты же все равно хотел другими делами заниматься… Садись за столик и рассказывай.
Я заказала две чашечки черного кофе, и мы уселись за столик в углу. Давно уже прозвенел третий звонок. Василий допил свою чашку кофе, со вздохом окинул тоскливым взглядом коньяк, выставленный на стойке буфета, и начал рассказывать:
— Ну, ты, значит, в туалет пошла, а я посидел немного, скучно мне стало, пошел к этим придуркам, к их столику. А там мужик этот перстень по столу катает… Ну, я…
— Постой, постой, — перебила его я, — а зачем ты к ним отправился-то? Поздороваться?
— Сигарету стрельнуть.
— У тебя же были сигареты!
— Были, — согласился Вася. Он помолчал немного и продолжал: — Ну, как домой пришли, я этот перстень в ванной припрятал. На всякий случай. На черный, как говорится, день.
В ванной, значит. Ну-ну, понятно.