— Так я и знал! — резко выдохнул Холмс.
Опустив большой палец в вертикальную трубку, он вынул из нее скрученный листочек бумаги и развернул его. Я едва успел разглядеть написанные от руки цифры: 57-09-83-62-15 | 19-80-05…
Детектив дал мне знак молчать и вернул записку в тайник:
— За ним, Ватсон! Он не слишком проворен и вряд ли успел уйти далеко.
Хотя говорил он шепотом, нельзя было не заметить, как его взволновала эта находка.
— Хеншель? — спросил я не менее возбужденно.
— Оставьте Хеншеля. Будет лучше, если он нас больше не увидит.
Холмс метнулся на лестницу и, перешагивая через одну ступеньку, быстро спустился на первый этаж. Пожилой джентльмен с тростью вышел из здания и теперь хромал по музейному дворику. Мой друг умерил скорость и, внезапно превратившись в неторопливого путешественника, направился к одной из колонн. Стоя за ее основанием, мы проследили за тем, как старик пересек Бомонт-стрит и повернул вниз — в ту сторону, откуда, ведомые Хеншелем, явились мы сами. Затем, к моему удивлению, седой господин вынул из кармана ключ, открыл им белую дверь дома с красивым, но не помпезным фасадом и вошел внутрь.
Шерлок Холмс торжествовал:
— Вот как они это делают, Ватсон! До утра понедельника ничего предпринимать не будем. Со всем, что требовалось сегодня выполнить, мы справились.
Не вполне разделяя восторг своего друга, я считал наши успехи довольно скромными, но он не пожелал слушать возражений. По его настоянию мы не вернулись в Лондон, а остались до понедельника в Оксфорде. Субботний вечер я и Холмс провели за ужином в зале гостиницы. Ярко горели лампы, низкие потолочные балки и некоторые предметы обстановки напоминали о том, что еще полвека назад «Митра» служила постоялым двором. Холмс нахваливал еду и вино, говорил об археологии, восхищался микенскими открытиями великого Генриха Шлимана и даже вспомнил историю о том, как при раскопках обнаружили тела троих троянских воинов, чьи лица сохранили свои черты под золотыми масками, но рассыпались в прах, когда маски сняли.
— «Сегодня я узрел лик Агамемнона» — такую телеграмму послал герр Шлиман греческому королю. Ну а теперь, мой дорогой друг, выкурю трубку на сон грядущий. «Довольно для каждого дня своей заботы…»
Мы удалились в гостиную нашего номера, в то время как студенты в цилиндрах стали расходиться по колледжам. На улице зажглись фонари, и с башни Крайст-Черч уже доносились удары Большого Тома. Когда колокол пробьет сто раз, университетские ворота закроются, а припозднившимся гулякам в понедельник утром придется держать ответ перед деканом или проктором [23] .
Оказавшись наедине, мы с Холмсом обсудили события дня.
— Тот пожилой джентльмен — адмиралтейский шпион? — с сомнением спросил я. — Непохоже, чтобы это был он.
Холмс усмехнулся, зажигая от камина свою трубку из вишневого дерева:
— Нет, дорогой Ватсон. Вражеская комбинация включает в себя не два, а три хода. Шпион из Адмиралтейства добывает сведения, старый джентльмен их кодирует, а Хеншель передает. Возможно, он участвует и в разработке шифровального языка.
— Тайнописи, которая вот уже более трех тысяч лет не используется?
— Совершенно верно. Линейное письмо Б уникально. О нем не было известно до тех пор, пока сэр Артур Эванс не обнаружил в Кноссе глиняные таблички. В сущности, эта письменность и сейчас не вполне расшифрована и представляется нам довольно бессмысленным набором каракулей. Найдется ли лучший ключ для шифра! Кстати, первоначальное значение символов линейного письма знать не обязательно. Можно вложить в них собственный смысл. Ни одному криптографу в жизни не придет в голову обратиться для расшифровки кода к древним табличкам!
— Но наши сообщения записываются цифрами!
— Вот именно, Ватсон. Думаю, в понедельник мы обратимся с этим затруднением к человеку, который в подобных вопросах гораздо более сведущ, нежели Адмиралтейство и Скотленд-Ярд, вместе взятые.
В воскресенье мы прошлись по аллее Аддисона и близлежащим улочкам, где некогда, в бытность свою студентом Магдален-колледжа, совершал моцион сам основатель «Зрителя» [24] . Перед прогулкой Холмс уединился в кабинете и набросал какую-то записку. Когда он передавал ее мальчику-посыльному, я успел прочитать адрес: «Л. Стрэкену-Дэвидсону, эсквайру, Бейллиол-колледж». По возвращении, когда в речном тумане уже загорелись нимбы фонарного света, Холмс получил у консьержа ответ — маленькое аккуратное письмецо.
В понедельник утром мы вышли на Терл-стрит и направились туда, где нас ждал консультант. О ректоре Бейллиол-колледжа я был наслышан. Этот высокий худощавый шотландец с кустистыми бровями, знаток Цицерона и римского криминального права, внушал трепет школярам. Студенческий фольклор воспевал его привычку много курить и застегиваться не на все пуговицы. В годы учебы в университете мне не приходилось с ним встречаться, но Холмс заверил меня, что личность этого ученого мужа превосходно описана в известном стишке:
Двадцать сигарет дымящих
И прекрепкий чай кипящий,
Цицерон слегка соленый,
Аппиан в котле вареный,
Двести сочинений пресных —
Получился наш профессор.
— Как-то раз я помог господину ректору избежать последствий неприятной истории, в которую впутался один из его студентов. Нужно было дать отпор мелкому, но весьма назойливому шантажисту. Как вы знаете, обычно я не жду ответных одолжений, но в этот раз решился обратиться к бывшему клиенту за советом, и мистер Стрэкен-Дэвидсон написал мне, что будет рад нас принять.
Мы явились на Брод-стрит, и нас тут же проводили в приемную ректора. Судя по голосам, доносившимся из кабинета через открытую дверь, там шло занятие. Действительно, в креслах сидели двое молодых людей, а профессор увлеченно рассказывал им о противостоянии Спарты и Афин в Пелопоннесской войне, стоя спиной к огню и опершись ладонями о каминную полку.
— Входите-входите! — энергически закивал он. — Лорд Ротон и мистер Сэмпсон разбирают четвертую книгу Фукидида. Пожалуйста, садитесь.
Мы не без труда отыскали пустые стулья в уютном беспорядке комнаты, заваленной книгами и бумагами.
— Прошу вас, милорд, — сказал профессор, повернувшись к одному из студентов.
Ротон, темноволосый юнец с цветущими щеками, растерянно смотрел перед собой. Должно быть, он неплохо провел вчерашний вечер, который должен был скоротать в компании одного лишь Фукидида.
— Тон де-пе-гиг-но-меноу феру… — пробормотал молодой человек, — пери ситоу эк-болин… Следующим летом, когда хлеба заколосились…