Шарко пожал плечами.
— Неужто не знаешь? Сквозь такой фартук не проходят рентгеновские лучи, — сообщил Робийяр. — Рентгеновские лучи — все равно что радиоактивность, а свинец их поглощает. И «свинцовые гробы», которые «еще потрескивают», — это вовсе не дети, страдающие сатурнизмом, как ты предполагал… В свинцовые гробы кладут тела тех, кто умер от больших доз радиации…
Робийяр открыл в Сети одну из своих закладок — на мониторе появилось женское лицо. Шарко вытаращил глаза — надо же, какое совпадение!
— Мария Кюри.
— Слушай, ты сегодня решительно в ударе! Конечно, Мария Кюри. Она умерла от лейкемии: работая с радиоактивными веществами, не принимала никаких мер предосторожности, ну и наполучала высоких доз. К тысяча девятьсот тридцать четвертому году, когда она умерла, стали уже понимать, чем грозит радиоактивность, и относиться к этому серьезно. Тело Марии Кюри положили в свинцовый гроб, чтобы скопившаяся в нем радиация не распространялась. Это был первый свинцовый гроб, использовавшийся с подобной целью. А потом их были тысячи — на русских и украинских кладбищах после Чернобыля в них хоронили тех, кто умер от высоких доз радиации. Должно быть, там, внутри, в этих гробах, все ужас как трещит и еще долго будет трещать: некоторые радиоактивные элементы живут много миллионов, если не миллиардов, лет… Это впечатляет, и, если пораскинуть мозгами, становится понятно, почему в зоне, подвергшейся облучению, люди потом не селятся.
Комиссар молчал. Он думал о снимках, которые показал им Юсьер, вспоминал Иностранца — русского, который принес в аббатство рукопись, пациента на больничной койке, сожранного радиацией до костей, представлял себе огромные кладбища посреди выжженной земли, где все трещит от радиоактивности…
Шарко порылся в принесенных с собой ксерокопиях и показал Робийяру фотографию трех ученых. Тот внимательно всмотрелся в снимок.
— Эйнштейн и Мария Кюри… — сказал он наконец удивленно. — Зачем тебе эта фотка?
Франк коротко рассказал ему обо всех открытиях последних дней. Третьего человека на снимке Паскаль тоже не смог узнать, но он неожиданно ткнул пальцем в Эйнштейна:
— Надо же, как все странно! Я тебе говорю о Ричленде, городе, связанном в прошлом с Лос-Аламосом и проектом «Манхэттен», а ты мне чуть ли не в ответ показываешь фотографию Эйнштейна!
— А что, разве Эйнштейн имел какое-то отношение к проекту «Манхэттен»?
Робийяр снова полез в закладки, кликнул. Шарко подумал, что его коллега, как обычно, влез в тему по уши…
— Эйнштейн, хоть и невольно, оказался инициатором этого проекта. В то время все ученые мира занялись проблемой невероятного выброса энергии при делении атомного ядра некоторых химических элементов, в частности урана и плутония. Эйнштейн, Оппенгеймер, Эрнест Резерфорд, Отто Ган — гении первой половины двадцатого века… Второго августа тысяча девятьсот тридцать девятого года [29] Эйнштейн отправил Рузвельту личное письмо, в котором обращал внимание американского президента на то, что в нацистской Германии работают над очисткой урана-235, возможно с целью использовать его для создания сверхмощного оружия. Даже назвал в этом письме место, где американцы могут разжиться ураном: в Бельгийском Конго.
— Сближаясь с американцами, Эйнштейн хотел оставить с носом немцев?
— Ну да, как и большинство мыслящих людей той эпохи, он сильно тревожился из-за растущего могущества фашистов и безумия Гитлера. Именно получив его письмо, Рузвельт и решил запустить сверхсекретный проект «Манхэттен», целью которого было исследование всех тайн атома и создание атомной бомбы в предельно сжатые сроки. В Лос-Аламосе собрались самые великие ученые мира, в том числе многочисленные европейцы, на проект в этом выросшем посреди пустыни наукограде работали тысячи людей. И далеко не все эти люди знали, что за цель у проекта, над которым они работают. Может, и вообще никто из рядовых не знал… Они изготовляли что приказано, сдавали свою продукцию, делали сборку из деталей неизвестного им назначения… Продолжение знают все: Хиросима и Нагасаки шесть лет спустя.
Шарко провел рукой по лицу, а Робийяр тем временем надел куртку и взял спортивную сумку:
— Такие вот новости. Еще не все, но мне надо часок потаскать гири, пока мышцы не ушли окончательно.
— Ничего себе спорт! В твоем случае — это чистое страдание!
— Разве каждому из нас не суждено вкусить свою долю страданий?
— Кому ты это говоришь!
— Ладно, завтра увидимся. Если найдешь объяснение овсу, расскажешь, угу? Потому как тут я пас.
Паскаль скрылся за дверью, и через несколько секунд Шарко услышал, как он сбегает по лестнице. Голова у комиссара гудела, он тяжело опустился в кресло, вздохнул, закрыл глаза. «Свинцовые гробы еще потрескивают…» Речь о телах облученных людей, которых где-то захоронили?
Он думал о работе, он изо всех сил старался думать только о работе, но ничего не мог с собой поделать: личная жизнь вторгалась в его мысли и потихоньку вытесняла работу. Он видел Люси, ее пустые глаза, видел, как она стоит в носках на снегу. Он вздрогнул. Психиатры говорили о трансфере, переносе, говорили, что вполне возможны моменты, когда Люси, убегая от реальности, представляет себя на месте своих девочек. Когда видит лица двойняшек, глядя на любые мертвые тела. Когда слышит их голоса, сталкиваясь со смертью или стрессовой ситуацией. И вот теперь, только из-за этого проклятого расследования, едва затянувшиеся и с таким трудом заживавшие раны любимой женщины открываются одна за другой!
Ему захотелось позвонить Белланже — убедиться, что тот не слишком задержался в его квартире, доставив домой Люси.
Совсем охренел…
Комиссар снова вздохнул, включил компьютер, порылся в файлах и открыл тот, где был его фальшивый мейл: [email protected]. В горле у него пересохло, он вышел через Сеть в почтовый ящик — там лежало единственное письмо. С заголовком «Результат анализа ДНК, проба № 2432-S».
Он стал со страхом читать.
Биоматериала для анализа хватило, и компьютер бельгийской лаборатории выдал генетический отпечаток, который выглядел как таблица с буквами и цифрами и давал своим способом представление о владельце зверюшек.
Шарко не знал своего штрихкода наизусть, ему надо было сравнить тот с этим, а значит, надо было получить доступ в НАКГО. В нормальных условиях ему полагалось бы следовать определенной раз и навсегда процедуре: отправить в административный отдел запрос, чтобы они там сравнили имеющееся на руках с имеющимся в картотеке и передали результат сравнения следователю или прокурору республики факсом или по почте. Но это заняло бы чертову уйму времени, а главное — для этого были бы нужны веские основания. Он распечатал бельгийские данные на принтере и набрал номер Феликса Булара, старого знакомого из административного отдела.