Уже светало, и молочное озеро мало-помалу начало мелеть. Туман постепенно оседал, сползая вниз, к реке, и кое-где уже можно было разглядеть выступившие из него мелкие детали пейзажа – торчащие над морем лугового разнотравья высокие стебли конского щавеля и репейника, слабые, еще не вставшие во весь рост побеги расползающихся по ничейной, брошенной земле кустарников и похожие в рассветных сумерках на каких-то древних рептилий, причудливо изогнутые коряги. У самого берега, над невысоким, по грудь взрослому человеку, обрывом из тумана выступал некий угловатый, прямоугольных очертаний предмет, своим видом способный привести случайного наблюдателя в некоторое замешательство. Предмет этот издалека не походил ни на что из того, что можно увидеть на речном бережку туманным осенним утром в начале второго десятилетия двадцать первого века. А того, на что он подозрительно смахивал, здесь и сейчас просто не могло быть; рассудок отказывался верить тому, что видели глаза, и как же тут не растеряться?
«Тигр» с бортовым номером триста двадцать шесть стоял на безопасном расстоянии от подмытого течением песчаного обрыва, грозя противоположному берегу поднятым кверху стволом сделанного из куска водопроводной трубы орудия. На срезе дульного тормоза неторопливо набухали и, отяжелев, беззвучно падали в укрытую туманом сырую траву капли конденсированной влаги. Капли чертили извилистые дорожки по пупырчатым от осевшего тумана жестяным бортам, придавая танку отдаленное сходство с его четвероногим полосатым тезкой. Чуть поодаль виднелась легкая одноместная палатка, рядом слабо дымились черные головешки маленького рыбацкого костерка, у которого коротал ночь любитель утреннего лова. От кострища тянуло горьким запахом гари, в тишине изредка плескала, улепетывая от вышедшей на охоту щуки, мелкая рыбешка, да порой с высоты доносился характерный звук, издаваемый крыльями пролетевшей над головой утки.
Свистнула леска, блесна с негромким плеском упала в туман, зажужжала катушка; леска натянулась струной, вода вскипела под яростными ударами рыбьего хвоста, и, подведя под добычу рыбацкий сачок, военный пенсионер Павел Трофимович Ерошкин с негромким возгласом удовлетворения вытащил на берег первый в это утро улов – небольшого, всего сантиметров на тридцать, щуренка. День начинался неплохо; по крайней мере, любимое лакомство всякого уважающего себя рыбака, наваристая уха, сегодня Павлу Трофимовичу была гарантирована – пока, с учетом скудости улова, плохонькая, чисто условная. Но жор только-только начался, и, если рыбацкий бог сегодня будет на стороне Павла Трофимовича, часам к восьми он обеспечит себя настоящей, истинно царской тройной ушицей.
Спровадив добычу в наполненное водой ведро, Ерошкин снова забросил блесну. Он выбирал леску, водя концом спиннинга из стороны в сторону, когда где-то неподалеку послышался громкий треск мотоциклетного выхлопа. Павел Трофимович даже глазом не повел. Как всякий рыбак, он любил уединение и не жаловал коллег-конкурентов, но при этом отдавал себе отчет в том, что река не является его частной собственностью. Берег общий, рыбы в воде пока, слава богу, хватает, да и злиться из-за того, что в любом случае не можешь изменить, значит попусту расходовать нервные клетки. Наука уже давно доказала, что они восстанавливаются, но происходит это медленно, так что нервы надлежит беречь, не растрачивая свое психическое здоровье по пустякам. Да и совесть надобно иметь: если Павлу Трофимовичу здесь хорошо, это не означает, что прочие любители побросать спиннинг должны страдать, жертвуя удовольствием ради его уединения…
Треск мотоциклетного двигателя приближался, становясь тише, когда двухколесная машина ныряла в ложбины, и снова усиливаясь, когда она из них выкарабкивалась. Стало слышно, как крякают на рытвинах пружины амортизаторов, и бренчат прикрепленные к багажнику снасти. Приблизившись вплотную, мотоцикл чихнул и заглох.
Павел Трофимович поморщился, но только слегка, едва заметно. Этого следовало ожидать: редкий прохожий, повстречавшись с его транспортным средством, не останавливался, чтобы поглазеть, а то и задать пару-тройку стандартных, в меру глупых вопросов. Это было неудобство, с которым приходилось мириться. И, будучи человеком справедливым, Павел Трофимович Ерошкин старался не забывать, что данное неудобство он создал себе сам, причем совершенно сознательно. Каждый, кто своими руками, в свое свободное время и без какой-либо выгоды для себя, исключительно для собственного удовольствия, мастерит что-то, чего не купишь в магазине или на рынке, поневоле становится объектом повышенного внимания, автоматически приобретая репутацию чудака, у которого не все дома. Тем более что его, с позволения сказать, поделка – это не собранный вручную из подобранного на свалке хлама трактор или ветряной двигатель, а точная, хотя и слегка уменьшенная модель «тигра». Как же тут не удивиться, не притормозить, не увериться в том, что глаза тебя не обманывают? Выехал человек порыбачить, едет себе спокойно на мотоцикле вдоль речного бережка, и вдруг – мать моя, мамочка! – «тигр»! Тут не захочешь – остановишься, если раньше не упадешь…
Вынув из воды пустую блесну, Павел Трофимович оглянулся и поверх травянистого края невысокого обрыва посмотрел на танк. Танк, разумеется, стоял на прежнем месте, угловатой темной глыбой выступая из тумана. Над восточным горизонтом уже показался малиновый краешек солнца, и на пятнистой, изборожденной потеками влаги башне лежал его теплый оранжевый отсвет. Рядом с танком обнаружился мотоцикл – старый, советских времен, «Иж Планета Спорт», ярко-желтый, с круглыми накладками из черной резины по бокам вместительного бензобака. Он стоял на подножке, свернув набок переднее колесо с рогатым рулем и скошенным назад плексигласовым ветровым щитком, а рядом, глазея на «тигр», топтался его хозяин – как и следовало ожидать, с разинутым от изумления ртом.
Как обычно, при виде этой картины Павел Трофимович испытал приятное, с оттенком снисходительности, чувство: что, не видал? Ну, гляди, гляди… Конечно, это было тщеславие, и в этом отставной подполковник Ерошкин тоже отдавал себе полный отчет. Человек он был одинокий, бездетный вдовец, и самодельный «тигр», помимо всего прочего, с лихвой компенсировал ему недостаток простого человеческого внимания. Короче говоря, не были б ему приятны вот такие сцены, ездил бы рыбачить на мопеде – оно и дешевле, и скорее, и удобнее…
Мотоциклист, наконец, перестал глазеть на танк и, повернув голову, отыскал взглядом выглядывающего из-под обрыва, как из окопа, Павла Трофимовича. Это был молодой, совершенно незнакомый парень, одетый для рыбалки – в резиновые сапоги, костюм из камуфляжной ткани, с рюкзаком за плечами, из которого торчал зачехленный спиннинг, и в таком же, как у Павла Трофимовича, танковом шлеме, который, плюя на запрет, использовал вместо мотоциклетного.
– Утро доброе, – вежливо поздоровался он. – Как улов?
– Пока так себе, – отдав должное дипломатичности, с которой незнакомый парнишка первым делом спросил об улове, а не о том, что его интересовало на самом деле, ответил Ерошкин. – Один щуренок всего.
– Лиха беда начало. – Парень чуть сдвинул назад шлем, выпустив на волю прядь волос – то ли белых от природы, то ли преждевременно поседевших, и кивнул подбородком в сторону танка. – Ваш аппарат?