– Рад, что ты это понимаешь, – сказал Кулешов. – Я даже не знаю, что тебе сказать. Видишь ли, не зная, что с тобой стряслось, вернешься ты или нет, я подыскал тебе замену…
– Не надо объяснять, я все знаю. Я знаю намного больше, чем ты, потому что, вернувшись сюда, взял себе за труд провести небольшое частное расследование. Результаты его таковы, Сережа, что я не стал бы с тобой работать даже за очень большие деньги.
– Как это? Почему?
– Почему…
Пагава, в свою очередь, прошелся по кабинету, всматриваясь в многочисленные фотографии, которыми были почти сплошь увешаны три стены. Четвертая, представлявшая собой сплошную пластину золотисто-коричневого поляризованного стекла, смотрела на въездные ворота, за которыми сплошным частоколом стоял расцвеченный осенними красками лес. Пользуясь образовавшейся паузой, Сергей Аркадьевич перевел дух. Внезапное появление Пагавы на пороге кабинета само по себе способно было выбить из колеи кого угодно, а уж его полные невнятной угрозы, туманные речи и вовсе заставляли сердце сжиматься в предчувствии каких-то неведомых, страшных в своей фатальной неотвратимости катастроф.
Фотографии, которые с непонятным Сергею Аркадьевичу вниманием разглядывал Пагава, были сродни тем, что висели у Кулешова дома: среди них не было ни одной, где среди всего прочего не фигурировал бы какой-нибудь танк. Кулешов уже собирался прервать затянувшуюся паузу, задав очередной вопрос, но тут Пагава, наконец, остановился и с каким-то горьким удовлетворением воззрился на последнее приобретение хозяина – фотографию в простой металлической рамке, на которой группа полуголых, вооруженных чем попало негров позировала на фоне британского танка времен первой мировой войны.
– Так я и знал, – сказал Ираклий Шалвович и, щелкнув ногтем указательного пальца по изображению единственного на фото европейца, повернулся к Кулешову. – Кто это, по-твоему?
– Твой коллега, – независимо пожав плечами, ответил тот. Прозвучавший в его голосе вызов представлял собой просто защитную реакцию, и Сергей Аркадьевич прекрасно об этом знал. Почти неприличная поспешность, с которой он прибег к услугам первого подвернувшегося под руку проходимца, была, мягко говоря, рискованной. Он долго закрывал на это глаза, но под полным презрительной горечи взглядом грузина все отговорки и оправдания осыпались, как мертвая листва под сильным порывом холодного ветра, обнажив голый уродливый скелет неприглядной истины: кажется, он совершил ошибку, исправлять которую уже поздно. – Торговец оружием, бывший подполковник ГРУ Семибратов.
– Никакого Семибратова не существует, Сережа, – вздохнув, сказал Пагава. – То есть человек с такой фамилией наверняка есть; возможно, он даже служил в ГРУ, но это не имеет значения. Во-первых, он не торговец оружием. Это очень серьезный бизнес, в котором крайне нелегко удержаться и достичь хотя бы маломальских высот. Государство очень болезненно реагирует на попытки нарушить его монополию в данной сфере, и большинство новичков оказывается за решеткой раньше, чем успевают заключить первую крупную сделку. А те, кому удалось уцелеть и наладить дело, знают друг друга в лицо и по имени так же хорошо, как и те, чьи имена расположены на соседних строчках в списке журнала «Форбз». Среди этих людей нет и никогда не было подполковника ГРУ Семибратова, Сергей. И, во-вторых, этот человек – не Семибратов. Я видел интервью с ним в записи. И, если я не сошел с ума, а он не лгал, получается, что он как-то ухитрился одновременно находиться в двух разных местах: по дороге домой из своего изгнания и на борту «Стеллы ди Маре». Там, на корабле, он фигурировал под фамилией Молчанов. Это тот самый моторист, который подложил бомбу в машинное отделение. У тебя большие неприятности, дорогой, и лучшее, что ты можешь сделать, это бежать из страны, не дожидаясь ареста.
Сергей Аркадьевич издал неопределенный квакающий звук. Катастрофа, приближение которой он с огромным опозданием почувствовал всего минуту назад, разразилась. Рассудок еще отказывался до конца поверить в реальность и осознать истинные масштабы происходящего бедствия, но сердце, которое не обманешь, уже знало наверняка: все кончено. Падение с высоты было таким стремительным, что все тело онемело и потеряло чувствительность, как в первые секунды после настоящего, а не воображаемого сильного удара о землю.
– Погоди, – беспомощно забормотал он, – постой… Этого не может быть, тут какая-то ошибка!
– Если бы я совершал такие ошибки, меня давно не было бы в живых, – сказал Пагава. – Какая ошибка, дорогой? Ты под колпаком у ФСБ, и моя единственная ошибка заключалась в том, что я с тобой связался!
– Не может быть, – по инерции повторил Кулешов и, как за спасительную соломинку, ухватился за фотографию, которая стала отправной точкой его падения. – А это?! Как ты это объяснишь? Этот танк…
– Этот танк, – послышался от дверей спокойный, с ленцой, голос Мордвинова, – в данный момент стоит на своем законном месте – в Кубинке, в бронетанковом музее, откуда его не так давно, буквально на днях, позаимствовали.
Перемалывая гусеницами и без того сыпучий, как мелкий речной песок, лесной подзол и слежавшийся до консистенции засохшего сахарного печенья суглинок, «королевский тигр» полз более или менее на северо-запад, догоняя основную группу. Он торопился, как мог, как умел; увы, в смысле скорости дано ему было немного, и бугристый, измочаленный, словно после настоящего танкового сражения, пейзаж полз навстречу с судорожной неторопливостью спешащей со всех ног по какому-то важному делу улитки. Порывшись в памяти, Глеб извлек из нее нужную информацию: максимальная скорость по шоссе тридцать восемь километров в час, по пересеченной местности – двадцать. Да, рысак ему достался еще тот, но с этим приходилось мириться.
Он курил, по пояс высунувшись из командирского люка, по-прежнему теряясь в догадках по поводу причин и истинной сути происходящего. К старым вопросам прибавилось несколько новых – например, такой: что это еще за внеплановая проверка в полевых условиях перед самым началом показательных стрельб? Танки старые, механизмы, узлы и агрегаты изношены до предела, заменить их наверняка сложно, если вообще возможно, и какой из этого вывод? Вывод напрашивающийся – беречь, как зеницу ока, и не подвергать излишним нагрузкам. Выползли на огневой рубеж, отстрелялись и вернулись на свои места – дай бог, чтобы все и своим ходом. А их вместо этого зачем-то затеяли по кочкам гонять…
«Что-то тут нечисто», – подумал он и едва не рассмеялся вслух. Нечисто, да; а что, если вдуматься, здесь чисто? Само это место нагло присвоено, украдено средь бела дня, так что говорить о делах, которые тут творятся?
Информация о некоторых аспектах личной жизни бывшего учителя истории из Нижнего Тагила Анатолия Степановича Литвинова, ныне именующего себя Мордвиновым, пришла слишком поздно – буквально час назад, когда Глеб уже ехал сюда. Федор Филиппович передал ее по телефону, предоставив Глебу полную свободу действий: хочешь – поезжай на полигон и действуй по обстановке, а нет, так заворачивай оглобли и гони обратно в Москву. Картина в общем и целом уже ясна, а отдельные белые пятна они, голубчики, заполнят на допросах. В общем, если повезет, дело, быть может, удастся довести до суда…