Дав колонне отъехать подальше, Глеб захлопнул крышку зажигалки, которая все еще была откинута, и снова нажал на кнопку. На этот раз все получилось как надо: портфель из крокодиловой кожи ахнул, как хороший фугас. Канистры с бензином рванули практически одновременно с ним, затопив подворотню жидким пламенем. Следом взорвался бензобак; пламя выбило из подворотни, как из дула старинной мортиры, в ночном воздухе, кружась, запорхали догорающие на лету черные хлопья – все, что осталось от попавшей не в те руки секретной документации по проекту «Объект-195».
Задание было выполнено ровно наполовину, в связи с чем у Глеба, наконец, нашлись нужные слова.
– Штучки-дрючки, – презрительно произнес он и, бросив зажигалку в объятое дымным пламенем жерло подворотни, быстрым шагом удалился в редеющую предрассветную темноту.
Найденная в соседнем дворе развалюха с эмблемой «шевроле» на побитой ржавчиной решетке радиатора завелась со второй попытки. Момент для угона был выбран не самый подходящий, взрывы перебудили всю округу, и какие-то полуодетые люди, крича по-испански и размахивая большими, устрашающе рабочего вида ножами, довольно долго гнались за машиной. Но потом улица пошла под уклон, дряхлый рыдван с горем пополам набрал скорость, и погоня отстала.
* * *
Алексей Ильич Гриняк считал, что на текущий момент проблем у них с напарником более чем достаточно, и потому не горел желанием наживать новые. Человек он был спокойный, рассудительный и уравновешенный, без недавно вошедшей в моду тяги к головоломным приключениям и экстремальным забавам. К тому же, как уже упоминалось, он успел-таки повоевать, и острые ощущения, связанные с танковыми дуэлями и отражением вертолетных атак, были нужны ему, как прострел в пояснице: этого добра, по его собственному признанию, он уже наелся по самое «не могу».
Поэтому, как только «Черный орел» покинул укрытие, Алексей Ильич первым делом развернул башню в сторону радиорубки. Спаренный с орудием пулемет дал короткую очередь, пули простучали по обшитой жестью стенке утыканного антеннами автофургона заведомо выше человеческого роста (если только дежурному радисту не взбрела на ум странная фантазия нести вахту, стоя на столе или стуле). Радист, на свое счастье, оказался вполне вменяемым и достаточно сообразительным, чтобы понять прозрачный намек: дверь фургона распахнулась настежь, радист кубарем скатился по крутой железной лесенке и, пригибаясь, бросился наутек. Пушка Т-95 оглушительно бахнула, и то, что осталось от радиорубки, градом горящих обломков разлетелось по ущелью, заставив бестолково мечущуюся охрану залечь.
«Черный орел» покидал гнездо, пренебрежительно игнорируя плотный автоматный огонь и хлопки подствольных гранатометов, которые ни при каких условиях не могли причинить ему вреда. Когда машина вошла в зону проведения испытаний, Гриняк снова развернул башню, и солдаты, со всех ног спешившие к позиции укрытой в скалах ракетной установки, так же резво брызнули врассыпную. Еще один точный выстрел превратил установку в дымящуюся груду искореженного железа; сложенные рядом боеприпасы украсили сцену расставания ярким фейерверком, забросав дно ущелья градом раскаленных, как вулканические бомбы, обломков скалы.
Слабые опасения Алексея Ильича не оправдались: утыкать противотанковыми минами единственную ведущую из ущелья дорогу никто не потрудился. Очевидно, «Аморалесу» просто не приходило в голову, что русский танк может вдруг пойти на бессмысленный, с какой стороны ни глянь, прорыв, потому что это был бы прорыв в никуда.
Там, где подступающая вплотную к дороге скальная стена слегка подалась назад, образовав небольшой пятачок относительно ровной каменистой почвы, стоял контрольно-пропускной пункт – полосатый шлагбаум и брезентовая армейская палатка, к которой приткнулся открытый джип с установленным в кузове пулеметом. Выбежавшие на шум караульные попрятались кто куда, увидев, чем вызван переполох. Причина поднявшейся на полигоне кутерьмы, не сбавляя скорости, разнесла в щепки шлагбаум и промчалась мимо, рыча мотором, лязгая стальными гусеницами и отчаянно пыля. Гриняк развернул зенитный «корд», прицелился и дал длинную очередь. Уже недалекий гребень скалы вспенился облаками каменной пыли, по броне застучали сыплющиеся сверху обломки; одно из вырванных точным попаданием стальных креплений с гулким лязгом упало прямо на башню, и полтора гектара маскировочных сетей вместе со спутанными клубками оборванных тросов накрыли собой дорогу позади танка. Водитель переднего из устремившихся в погоню джипов от неожиданности резко вывернул руль, и опутанная сетью, как пойманный зверь, машина замерла, уткнувшись смятым радиатором в придорожный камень. Вторая ударила ее сзади; следом подоспела третья, а замыкающий колонну грузовик, врезавшись в эту кучу малу, окончательно поставил на погоне жирный крест – надо заметить, к немалому облегчению ее участников, которые очень слабо представляли себе, что, собственно, станут делать, догнав танк. Понять их было нетрудно: то, чем они сейчас занимались, напоминало погоню за рассерженным тигром с сачком для ловли бабочек, и доводить это самоубийственное мероприятие до логического завершения не хотелось никому.
К тому же охрана полигона, как и генерал Моралес, и любой здравомыслящий человек на его месте, была уверена в бессмысленности устроенного русскими танкистами бунта. Это место являлось для них тюрьмой, которая, как всякая по-настоящему надежная тюрьма, была предусмотрительно устроена в месте, откуда просто некуда бежать; что же до охраняемого имущества, то, даже ускользнув каким-то чудом из всех ловушек и вернувшись на родину, унести с собой танк русские заведомо не могли.
Выбравшись из ущелья и перемахнув через рельсовый путь, танк еще немного увеличил скорость. Небо уже налилось жемчужно-серым предутренним светом, и движущаяся почти строго на север машина вырисовывалась на его фоне четким темным силуэтом. Экипаж «Черного орла» не подозревал о том, что ведет танк той же дорогой, которой ехал в свой последний путь майор Умберто Суарес по прозвищу Липа; впрочем, если бы Гриняк и Сумароков об этом знали, это вряд ли могло что-либо изменить.
Они не разговаривали: в отсеке было слишком шумно, а внутреннее переговорное устройство перестало работать еще вчера. В разговорах не было нужды, они обговорили все десять раз и хорошо понимали, что иного пути у них просто-напросто нет.
Там, где дорога подходила ближе всего к краю плоскогорья, Гриняк остановил машину и, повернув голову, посмотрел на Сумарокова. Поймав его взгляд, Григорий вопросительно вздернул подбородок; Алексей Ильич утвердительно кивнул, и они молча взялись за последние приготовления.
Когда все было готово, Гриняк тронул машину с места и, развернув почти на девяносто градусов, повел в сторону обрыва. Сумароков открыл люк и выволок из тайника рюкзак с водой и консервами. И в эту секунду прямо перед ними над краем обрыва, как в кино, поднялось звено вертолетов – тяжелая грузовая машина с белой пятиконечной звездой и надписью «US NAVY» на борту и два палубных «апача» огневого прикрытия, отягощенные тоннами навесного вооружения – кассетными пусковыми установками управляемых ракет, многоствольными пушками и прочим смертоносным железом, которого было чересчур много для одного, пусть даже самого современного танка.