«Нельзя не признать, — сказал я Холмсу еще в поезде, — что он уже несколько раз объявлял себя мертвым, но убитым — ни разу». Однако мой друг, ничего не ответив, продолжил чтение своего «бедекера» [26] .
Теперь же мы поднялись в верхние комнаты особняка Асперна, и из окна нам открылся вид на щербатые черепичные крыши и лагуну, сияющую вдалеке. Внизу зеленел сад, а точнее, маленький заросший пятачок земли, спрятанный от мира за каменными стенами. Неужели еще год назад в этом заброшенном «палаццо» жили люди? До чего убогой была жизнь сестер Бордеро!
Встретившая нас женщина достала связку ключей и отперла дверь. Мы вошли в следующую комнату, такую же пыльную, с плетеными стульями и тростниковыми циновками на полу, выложенном красной плиткой. Из окон, обращенных на север, лился неяркий свет. У дальней стены стояло внушительное, размером с большой гардероб, мрачное бюро красного дерева. Судя по украшавшим его бронзовым орлам и прочим символам имперского величия, оно помнило эпоху Наполеона Бонапарта. Очевидно, это и был знаменитый асперновский секретер — «хранитель скучных тайн душевного упадка», как назвал его поэт в известном стихотворении «Старость и юность». Казалось, нельзя найти лучшего вместилища для свидетельств запретных страстей и тайных преступлений, чем эти ряды запертых ящичков со шкафчиками по обеим сторонам. Посередине, на письменном столе, лежал один-единственный ключ для всех замков.
— Пожалуйста, — сказала наша провожатая, указывая нам на него. — Садитесь сюда, а я буду рядом, если вдруг понадоблюсь. Этот ключ открывает все.
Я удивился тому, что женщина заговорила с нами на хорошем английском языке, хотя и с акцентом.
— Некоторое время я была переводчиком в больнице, — с улыбкой пояснила она. — Анджело Фиори — мой двоюродный брат. Бумаги Джеффри Асперна, которые здесь хранятся, несколько раз едва не потерялись. Перед смертью старшая мисс Бордеро прятала их между матрацами и даже позвала моего кузена сделать приписку к ее завещанию: наверное, она немного стыдилась этих писем и потому пожелала, чтобы их похоронили вместе с ней. Но этого не выполнили. В последний вечер перед своим отъездом младшая мисс Бордеро сожгла несколько листков в кухонном очаге. Остальное здесь, в ящиках. Еще есть редкие книги: они в боковых шкафчиках и на полках.
— Большое спасибо, синьора, — любезно проговорил Холмс с легким поклоном. — Полагаю, вам доводилось встречаться с мистером Хауэллом?
Экономка улыбнулась, но в глазах ее мелькнуло беспокойство.
— Он был здесь более месяца назад, а затем вернулся в Англию. Больше я его не видела.
— Он не присылал вестей о себе?
— Нет, не думаю.
Женщина вышла, и через открытые двери мы услышали, как она хлопочет в соседней комнате.
Несмотря на ранний зной венецианской весны, Холмс по-прежнему был в строгом костюме. Достав из жилетного кармана мощную лупу, он положил ее перед собой на стол и приступил к работе, начав поочередно открывать ящики нижнего яруса. В первом не оказалось ничего, кроме пыли и древесной стружки. Из второго удалось извлечь лишь несколько клочков бумаги с записями вполне заурядного содержания. Наконец Холмс выдвинул нижний и самый глубокий из ящиков, а через секунду, вполголоса издав радостное восклицание, вытащил поношенный оливково-зеленый портфельчик. Очевидно, с него в ближайшие несколько месяцев стирали пыль, — вероятно, это делала Тина Бордеро. На дне ящика оказалась коробка с письмами, обитая кожей, на которой золотыми буквами было вытиснено имя Асперна. Открыв две защелки, Холмс достал содержимое. Затем он отпер боковые дверцы. Здесь на полках теснились тома — вовсе не читанные или в крайнем случае слегка потертые.
Я бы не удивился, обнаружив в секретере многочисленные тетради и папки для бумаг. Но вовсе не ожидал увидеть здесь столько книг. Большая часть их была напечатана сравнительно недавно и хранилась во множестве экземпляров, как на издательском складе. Имелись тут, конечно, и редкости: копии из первых тиражей, часто подписанные авторами. Я заметил сборник стихотворений Данте Россетти, напечатанный незадолго до смерти поэта, в 1881 году. Помимо его сочинений, основную часть собрания составляли творения Джона Рёскина, Уильяма Морриса и Алджернона Чарльза Суинберна. Также я увидел три раритетных издания стихотворений Роберта Браунинга с дарственными надписями, две из которых были адресованы Асперну и датировались пятидесятыми годами. Третью же книгу, «Золотые волосы», вышедшую в свет уже после смерти хозяина секретера, автор подарил Хуаните Бордеро. Так ли уж сильна была его неприязнь к этой женщине?
Холмс открыл тисненную золотом кожаную коробку для писем. Здесь, если верить нашему клиенту, хранились несметные литературные сокровища, включающие послания, которые Асперн получал от лорда Байрона, Роберта Браунинга и Уильяма Бекфорда. Корреспонденцию кто-то аккуратно разобрал, причем сделал это недавно, поскольку папки казались значительно новее содержимого. Письма, что мне удалось разглядеть, потускнели от времени, но буквы, выведенные черными чернилами, были четче и ярче, чем я ожидал. Холмс встал, подошел к окну и поднес к свету один из листков.
— Похоже, к железо-галловым чернилам, какими обыкновенно пользовались в двадцатые годы, добавили индиго, чтобы усилить цвет. Если так, то документ, скорее всего, подлинный и действительно относится к году, который указан на водяном знаке.
— О чем здесь говорится?
— Это исправленная страница рукописи шестой песни «Дон Жуана». Джон Пирпонт Морган отдал бы небольшое состояние за право хранить ее в своей библиотеке. Судя по реестру, эти строки собственноручно написаны самим Байроном. Обратите внимание на дату вверху листа: тысяча восемьсот двадцать второй год. Первая двойка выведена так, что ее легко перепутать с девяткой, правда?
— Да, в самом деле.
— Изготовитель подделки сделал бы обе цифры похожими как две капли воды. Но в жизни никто дважды не напишет одинаково одно и то же слово, даже собственное имя. Посему искусные фальшивки порой оказываются слишком последовательными и совершенными, словно буквы вырисовывали, а не просто писали. Взгляните на первые байроновские строки:
Приливы есть во всех делах людских,
И те, кто их использует умело,
Преуспевают в замыслах своих… [27]
Заглавная буква П в обоих случаях написана с петлями на двух концах поперечной черты. В этом ощущается не совсем естественная старательность. Можно заподозрить подделку. Но в последующих строфах перо Байрона уже бежит свободнее: петли исчезают, появляются добавочные соединительные «хвостики».
— Отличить подлинник от копии так просто?
— Ну что вы, дружище! Байрона подделывают чаще, нежели любого другого английского поэта. Мир жаждет новых открытий, и, пользуясь этим, Шультес-Янг в тысяча восемьсот семьдесят втором году явил публике две связки байроновских писем, якобы принадлежавших его, Янга, тетушкам. Это был очевидный обман. Часть бумаг мошенник вовсе не пожелал представить экспертам для изучения, а девятнадцать экземпляров оказались работой некоего де Гиблера, который выдавал себя за родного сына поэта. В свое время его легко разоблачили, поскольку Байрон умер за десять лет до даты на водяном знаке листа.