Эллер на мгновение задумался, а потом ответил:
— Я и вы. Хотя нет, постойте. Мой личный охранник Сережа Вышедкевич. Я доверяю ему, как самому себе. Вот он еще будет знать.
— Это не тот ли представительный мужчина, что встретил меня в дверях ресторана и проводил сюда? Он мне показался знакомым. Да.., ведь он, собственно, и в Москве тогда ко мне подходил. Однако внешность у него, по-моему, не самая запоминающаяся.
— Совершенно верно. Это он и есть.
Ему можно доверять полностью. Он два раза спасал мне жизнь.
— Хорошо. Но, Леонард Леонтьевич, речь сейчас идет не о вашей жизни, а о жизни вашей супруги. Кто ей угрожал, где, при каких обстоятельствах? Ну и когда это было?
Кинематографический мэтр поморщился:
— А разве это имеет значение?
— Что-о-о? Имеет ли это значение?
Представьте себе, что я должна пройти минное поле, а у вас есть схема местонахождения мин. Я прошу вас дать мне эту карту или схему, а вы говорите в ответ: «А разве это имеет значение?» Имеет, Леонард Леонтьевич, очень даже имеет, уж поверьте моему опыту! Если я буду изображать вашу супругу, я должна знать все то, что знала она, и даже сверх того. Я должна представлять себе хотя бы в самом размытом плане, откуда стоит ждать опасности.
— Честно говоря, я сам не особо знаю, кто такие люди, грозившие расправой моей супруге, — признался Эллер. — Но есть подозрение, что они — отсюда, из Тарасова.
— Почему вы так думаете?
— Потому что если бы это были московские происки, то они в первую очередь нацелились бы на меня. Все-таки я и моя супруга — несопоставимые величины.
«Ай, от скромности он не помрет! — подумала я. — Мощно задвинул, внушаи-и-ит, как говорит Хрюн Моржов».
— А тарасовские могут метить в Алину еще и из-за того, что ее отец очень большие «прихваты» имеет по городу и области.
— Вот видите! А вы не хотите ему сообщить.
— Если бы ему нужно было знать, то звонили и подкидывали бы анонимные письма не нам, а ему самому!
— Ага! — воскликнула я. — Наконец-то я от вас добилась, каким именно способом вам угрожали. Когда звонили, трубку снимала ваша супруга?
— Когда она, когда я. А однажды ей и вовсе позвонили на мобильный, а его номер знают только самые близкие люди.
— Понятно. Леонард Леонтьевич, а вот когда трубку брали вы, что вам сказали?
Тот поморщился:
— Ой, да что они могут сказать? Как в дурацком бандитском боевичке. Что-то типа «береги свою телку, а то вымя вырвем».
В общем, бессодержательная грубость. Но Алине, видно, говорили что-то более конкретное, потому что она ходила испуганная.
А когда у нее сожгли джип и она чудом уцелела, то я решил отправить ее за границу.
— И когда сожгли джип?
— Недели три тому назад.
— В Москве, в Тарасове или в ином городе или регионе?
— Да какая Москва, тут его сожгли! Все газеты слюной захлебывались, обсасывая это дело.
Я подумала, что Эллер, верно, несколько преувеличивает широту освещения событий, происходящих с его семьей, в СМИ.
По крайней мере, я ничего подобного не видела ни в газетах, ни в Интернете, а вычитываю я оттуда довольно много.
— Хорошо, — сказала я, — Леонард Леонтьевич, прежде чем мы определимся в конкретных рамках моей предполагаемой работы на вас, хотелось бы прояснить вопрос времени и вопрос оплаты.
— В смысле — сколько вам надлежит изображать мою жену?
— Да.
— Это будет видно. А что касается денег, то давайте установим поденную оплату. Устроит вас в день, скажем, такая сумма?
И он назвал очень неплохую цифру.
Я столько не ожидала, но для проформы сделала озабоченное лицо и слабо пожала плечами с последующим:
— Ну-у.., как вам сказать?
— Хорошо, — поднялся из-за стола Эллер, — я увеличу названную цифру в полтора раза. Устроит вас?
Видимо, я в самом деле крепко была ему нужна, потому что он даже в лице изменился, пока боролись в нем необходимость привлечь меня на свою сторону и скупость.
О прижимистости знаменитого режиссера я слышала много злобных и, как выяснилось, довольно недостоверных слухов, но какое-то зерно истины в них все равно присутствовало.
— Да, Леонард Леонтьевич, — сказала я, — устроит.
— Тогда едем ко мне.
— Надеюсь, вы потребуете от меня выполнения супружеских обязанностей только после подписания контракта? — пошутила я.
Он как-то странно окинул меня взглядом и выговорил:
— Женя, а как вы обычно привыкли подписывать контракт? В двух экземплярах?
— Разумеется. Один — мне, один — вам.
— Дело в том, что.., мне не хотелось бы оставлять письменных свидетельств нашего сотрудничества. Давайте будем работать на основе устной договоренности. Чем меньше бумаг, тем лучше. Я не хотел бы, чтобы вся история всплыла на поверхность при.., скажем так.., определенном раскладе ситуации.
Конечно, если вы не верите мне на слово…
Он выглядел очень расстроенным. Мне даже стало стыдно за свое буквоедство и формализм. В самом деле, один из лучших режиссеров нашего кино, которого лично моя тетя считает чуть ли не гением, просит меня оказать услугу, о которой я, быть может, буду вспоминать всю жизнь, так нет же.., неужели я буду и впрямь «выгрызать» себе каждую строчку в контракте, пользуясь затруднительным положением этого уважаемого человека? Совесть надо поиметь, Женечка! Оплату он предложил очень щедрую, так что почему бы и не пойти ему навстречу, не отступить от своей обычной практики?
Ничего страшного не произойдет.
— Леонард Леонтьевич, — сказала я, — если вам удобнее без документов, то я готова принять ваше условие. Все-таки вы не кто-нибудь.., не бизнесмен с большой дороги, хотя и такие мне нередко попадались.
Он кивнул и сказал:
— Ну хорошо. Поехали.
Квартира Леонарда Леонтьевича Эллера располагалась в большом сталинском доме.
По всей видимости, в этой квартире жили еще его родители, а с их смертью она отошла единственному их сыну. Правда, хозяин нечасто баловал родной дом посещениями.
В Тарасове он бывал наездами и все больше по профессиональной надобности или для отбора актеров в местных театрах, считающихся далеко не самыми последними в России. Конечно, он мог полностью укомплектовать актерский состав фильмов, которые он ставил, московскими кадрами, но Эллер, как некоторые наиболее благодарные провинциалы, пробившиеся в столицу, предпочитал тянуть наверх своих земляков.