– Надо же! Налез!
Сделала несколько профессиональных разминочных движений, помахала ногами выше головы и осторожно села на шпагат.
– Есть еще порох...
Но тут опомнилась, сообразив, что шторы на окнах открыты, а напротив светятся окна, начала задергивать и подняла столб пыли.
– Мерзость запустения!
Легко запрыгивая на подоконники, стала снимать шторы, спускала их на пол осторожно, но все равно расчихалась, развеселилась и даже рассмеялась...
Собрала шторы, отнесла в ванную, запихнула в стиральную машину и включила программу.
Процесс пошел...
Потом достала из шкафа пылесос и направилась в спальню, где было ковровое покрытие, но вспомнила, что надо сменить белье на постели.
Решительно вытряхнула одеяло из пододеяльника, стащила наволочки с двух подушек, потянула простыню и увидела, как из-под нее выпали презервативы.
Она подняла упаковку, села на кровать, разорвала пленку, достала презерватив. Распустила его и, неожиданно опять засмеявшись, стала надувать.
Получился большой белый шар.
Она помахала им над головой, будто на празднике, но едва коснулась рукой, как он лопнул – должно быть, накололся на перстенек.
А Надежда легла на кровать, медленно, словно озябнув, сжалась в комочек и замерла...
Была весна. То самое состояние природы, когда снег не стаял, еще бежали ручьи, но уже пробивалась трава, пригревало солнце и пели птицы. Тепло было призрачным, обманчивым – чуть доверишься, снимешь верхнюю одежду, но дунет ветерок – и вот тебе воспаление легких. В лучшем случае простуда...
Им было жарко. Надежда обвязала курткой талию, а Андрей и вовсе шел в майке. Они бродили по парку обнявшись, как старшеклассники.
– Мне понравился твой отец, – признался Андрей. – Жаль, мало пообщались. В следующий раз мы обязательно поедем к нему. Надолго.
– Когда он будет – следующий раз? – грустно вздохнула Надежда.
– Скорее всего осенью.
– Как долго ждать...
– Ничего, лето пролетает быстро. А в октябре у меня законный отпуск. Почти два месяца!
– Не верю! – засмеялась она.
– Вот увидишь! Мы с тобой поедем сначала к Игорю Александровичу, а потом в Головино, к старикам. Будем ходить на рыбалку и за грибами.
– Два месяца?
– Нет, еще надо навестить мою маму в Белореченске, – мечтательно сказал он. – А там рукой подать до Черного моря. Научу тебя нырять с аквалангом, станем собирать раковины с морского дна... А еще там можно найти совершенно целые греческие амфоры.
– Не верю...
Теперь и он засмеялся:
– Да я сам не верю! Я еще ни разу не был на морском дне. Но очень хочется... А еще у мамы есть сад. И в ноябре там поспевает виноград. Мы с тобой станем его собирать, давить и делать вино.
– Ты сказочник, Сережа, как мой папа.
– Хоть помечтать. Я еще не собирал виноград и не делал вина. Но когда-нибудь, например, во второй жизни, сделаю обязательно.
– А где твой отец?
– В Афгане погиб.
– Прости...
– Двадцать лет прошло, я уже привык...
Потом они сидели в беседке и дружно зябли: внезапно наплывшие облака скрыли солнце. Но холод их нисколько не беспокоил – чем теснее они прижимались друг к другу, тем сильнее кружилась у обоих голова...
И снова шли по аллеям, стараясь свернуть подальше от таких же гуляющих пар, компаний и одиночек.
А после на безлюдной поляне танцевали вальс и громко хохотали, да так, что приходилось, сгибаясь пополам, останавливаться...
И потом было утро, Андрей варил кофе на кухне, а Надежда исподтишка наблюдала из-за полуприкрытой двери спальни.
Андрей разлил кофе по чашкам, поставил их на поднос и понес в спальню. Надежда нырнула в постель и сделала вид, что спит. Он опустил поднос на тумбочку, встал на колени перед кроватью и стал смотреть на нее, подперевшись кулаками.
– Знаю, что ты не спишь, – тихо проговорил он. – А только притворяешься. Я чувствовал твой взгляд, пока был на кухне.
Она открыла глаза, но даже не пошевелилась. Он поставил чашку на ладонь.
– Никому еще не приносил кофе в постель.
– Удивительное совпадение, – приподнимаясь, то ли в шутку, то ли серьезно отозвалась она. – А я мечтала, чтобы кто-нибудь когда-нибудь подал мне утром кофе. Даже загадала: кто это сделает, за того и замуж пойду.
– И никто не удосужился? Вот дураки!
– Они-то дураки. А вот что теперь станешь делать ты?
– Что? Думаю, моя песенка спета.
Андрей скинул рубашку, прилег рядом с Надеждой и потянулся за своей чашкой. Но она отставила кофе и спросила с испугом:
– Погоди, Сережа... А это что у тебя на спине?
– Где?
– Вот. – Она дотронулась до его кожи. – Это... рана?
– А, уже зажило! – легкомысленно отмахнулся он. – Нечего разглядывать голого мужчину! Давай пить кофе.
– Нет, все-таки ответь.
– Мужчин шрамы украшают, не приставай!
– Это не шрам... Это же недавняя рана!
– Зато я месяц в госпитале отдохнул и теперь с тобой!
– Я почувствовала. – Она села, прикрывшись одеялом. – От тебя пахнет больницей.
– Да? Не обращай внимания, скоро выветрится...
– Почему не позвонил мне из госпиталя? Ты же был в Москве? Я бы пришла к тебе!
– Зачем?
– Не знаю... Чтобы быть рядом.
– И видеть меня на больничной койке? Не дождетесь!
– Сережа... Только не говори, что был ранен, когда разбирал завалы. Ты воевал?
– Придумать какую-нибудь героическую историю? Запросто...
Надя съежилась, обхватила руками колени, положила на них подбородок. Смотрела, как собаки смотрят на вожака стаи. Андрей этого не выдержал, заговорил резко, не выбирая слов:
– Мы разбираем завалы. Черпаем чужое дерьмо, как ассенизаторы. Политики и всякая сволочь гадят, а мы потом разгребаем...
– Неужели ты убивал людей, Сережа?
– Людей убивают наемники, – жестко отрезал он. – А я солдат Отечества и уничтожаю его врагов. И впредь буду делать это. Еще за Володьку не отомстил...
Она застыла, на побелевшем лице выделялись ставшие огромными глаза и сжатые губы.
– И ты снова сейчас поедешь... воевать?
Он сел, приняв точно такую же позу, как она.
– Завтра рейс из Чкаловского, в семнадцать десять.