Он рассмеялся, угадав ее испуг. И смех его был каким-то обволакивающим, как тепло в салоне машины, как голос из динамиков и гитарный перебор. И хотя внутренний озноб еще не прошел, но она и в самом деле непроизвольно расслабилась, откинувшись на спинку сиденья, прикрыла глаза.
– Что же вы без зонтика? – как-то по отечески пожурил он.
– Подумала, сегодня не будет дождя, – проговорила Надежда непослушными от дремы губами. – Облака были высокие...
– Разве из высоких облаков не идет дождь?
Вопрос остался без ответа.
И это было последнее, что она помнила.
Водитель же преспокойно гнал машину по темнеющим улицам, стоял под светофорами, взлетал на мосты, развязки и часто посматривал на пассажирку. Ее подсохшие волосы трепетали от напора струи воздуха, черты умиротворенного лица смягчились, и чуть приоткрылись беспомощные губы. Зарозовели щеки, и Надежде стало жарко, но жар этот был не утомляющим, а благодатным.
Машина остановилась на Павелецкой набережной, ощущение покоя пробудило Надежду. Она огляделась – не узнала места.
– Где мы?
– На Павелецкой набережной.
– Простите... – Она достала деньги. – Спасибо.
Он включил свет в салоне и посмотрел на нее с усмешкой:
– Неужели я похож на бомбилу?
Незнакомец сидел, положив локоть на спинку кресла, и все – лицо, очертания плеч и расслабленная фигура – выражало огромную физическую силу и одновременно полное спокойствие, самообладание и отсутствие всяческой агрессии.
Женщины чувствуют это не разумом – солнечным сплетением.
– Нет уж, возьмите!
Она бросила деньги на торпеду, но водитель молниеносно перехватил бумажку, ловко сунул ей в руку и сжал ее в кулачок.
– Деньги я зарабатываю другим способом.
И в тот же миг выпустил руку.
Надежда так и вышла с зажатой в кулак купюрой, а он высунулся в открытую дверцу.
– Завтра зонтик можно не брать! – сказал уже в спину. – А вот послезавтра возьмите обязательно!
И только когда машина унеслась по пустынной набережной, Надежда остановилась под фонарем и с трудом разжала кулак со смятым стольником...
Надежда не спеша возвращалась к машине в сопровождении разнокалиберной своры собак. Кажется, она немного повеселела, однако вид побитого гладиатора ее вновь насторожил. Потянула ручку дверцы – машина оказалась запертой.
Надежда прислонилась спиной к автомобилю и стала открыто рассматривать бритоголового.
Тот сидел в джипе с открытой дверцей и пытался избавиться от шума в ушах. Почуяв на себе взгляд, сделал вид, что у него ничего не болит, попытался изобразить достоинство побежденного, но сильного человека. Надежда смотрела уже с вызовом и надменной усмешкой. Собаки потеряли к происходящему интерес и гуськом удалились.
– Ну, что смотришь? – угрюмо спросил наконец гладиатор. – Бабок должен?
– Ничего, терпи, – сказала ему Надежда. – Это бизнес.
Гладиатор сверкнул глазами с кровавыми прожилками, захлопнул дверцу. Джип сорвался с места, обдав ее пылью.
Надежда кому-то опять позвонила, но отвратительный голос вещал одно и то же – выключен... вне зоны...
Из не осевшей еще пыли и возник перед ней Илья.
– Ну, Петрова! Час уже бегаю!
– Открой машину, Сердюк. Сейчас дождь пойдет, а я не взяла зонтик.
– Дождь? – Он посмотрел в небо в бинокль. – Откуда дождь?
– Значит, показалось... Все равно, поехали, мне скучно, Сердюк.
Илья открыл дверцу:
– Садись, Петрова, – и тут сменил растерянный тон на восторженный. – А выигрыш?! Наши кровные оставлять нельзя. Выигранные деньги приносят удачу! – Он торопливо направился в ворота цеха.
Она сидела, прислонясь виском к стеклу, и смотрела вперед невидящим взглядом...
Закончив монтировать материал, Надежда схватила кассету и побежала сдавать выпускающему редактору. От него скорым шагом направилась в корреспондентскую комнату, где сейчас оставались лишь дежурные сотрудники, в том числе ее подруга Марина.
Что-то побросав в сумочку, она сдернула с вешалки плащ.
– Возьми мой зонтик, – предложила Марина. – Там, кажется, опять дождь.
– Сегодня мой зонтик стоит внизу, – проговорила Надя лукаво и чмокнула подругу. – У самого подъезда. Ну все, пока!
– Это любопытно! – воскликнула Марина, однако Надя уже исчезла за дверью.
По коридору пронеслась бегом. У лифта ее перехватил Тимофей, подвижный человек лет тридцати, с длинной гривой и в хиповых драных джинсах.
– Надь, ты домой? Давай подвезу!
– Спасибо, нет.
– Иван же в командировке!
– Ну и что?
– А, понял! Ладно, разговор есть. Ты пойдешь брать интервью у певички Шутовой?
– Пойду...
– Снимать будешь в гримерке? В антракте?
– Надеюсь...
– Возьми меня с собой, Надь? Во как надо!
– Пива холодного хочешь?
– Я пойду в качестве осветителя, – зашептал он. – Или аппаратуру таскать... Мне надо к Шутовой в гримерку. Не бойся, тебя не подставлю. Говорят, у нее чуть ниже пупка есть потрясная татуировка!
– Не знаю. Ниже пупка не смотрела.
На счастье, приехал лифт. Тимофей схватил ее за руку:
– Ты моя надежда, ты моя опора!.. Это же все не бесплатно, Надь!
– Прощай, Тимоша!
Двери задвинулись. Лифт, как назло, едва тащился. В холле первого этажа Надежда умерила прыть, с достоинством прошагала к дверям, независимо прошествовала мимо суровых охранников, махнув удостоверением, и, выйдя на крыльцо, в изумлении остановилась.
Синий джип стоял прямо у входа, куда позволялось подъезжать лишь автомобилям высшего руководства.
Она недоверчиво ступенька за ступенькой спустилась. Дверца машины распахнулась.
– Садитесь, девушка!
Надежда заглянула в салон – водитель сидел, как вчера, вполоборота, облокотившись на руль и спинку, улыбался, а из динамиков слышался тот же голос и гитара.
– Здравствуйте, – сдержанно кивнула она и села.
– На Павелецкую набережную? – улыбнулся он.
– Да...
– Тогда вперед! – Он запустил двигатель.
– Как вам удалось сюда заехать? – не сдержала-таки Надя любопытства.
– Очень осторожно, на первой скорости.
– Но сюда никого не впускают...
– И за деньги?
– И за деньги...