Палмер подошел к двери седьмого номера и постучал два раза.
– Открыто.
Палмер вошел в темную комнату.
– Привет, кто бы вы ни были.
– Послушай.– Он увидел ее. Она стояла посреди комнаты, слабо освещенная падающим снаружи светом.– Я, кажется, передумала.
Палмер шагнул к ней:
– Самое время.
– Сначала это показалось мне грандиозной идеей. Там еще, в Нью-Йорке. И я вскочила в самолет. Но с тех пор я все время думала.– Палмер сделал еще шаг к ней.– Нет, стой там. Слушай, мы всего лишь в километре от аэропорта. Ты еще можешь успеть на самолет.
– И оставить тебя здесь?
– Ты не просил меня приезжать. Я это сделала сама.
– Это верно.– Он сделал еще шаг. Теперь она была не более чем в полуметре от него. В темноте ее глаза казались громадными.
– Что на тебе надето?
– Дурацкий, проклятый пеньюар. Возвращайся в Нью-Йорк.
– Кажется, я еще никогда не видел тебя в нем. Можно опустить занавески и включить нижний свет?
– Ну, пожалуйста, Вудс, мне, честно, не следовало делать этого, и со мной ничего не случится, если ты улетишь. Ты еще можешь успеть на самолет.
– Ты повторяешься.– Он поставил чемодан.
– Не надо. Ты был прав – нехорошо так неожиданно менять планы. Это опасно.
– Здесь? Никто, кроме шофера такси, не знает.
– Любой может узнать, если захочет.
Он потянулся к ее руке. Ее пальцы были холодными,
– Меня не ждут в Нью-Йорке до середины завтрашнего дня. К этому времени Бернс собирался привезти меня на своей машине.
– Где он?
– Вероятно, полетел в Нью-Йорк сегодня днем.
– Он может позвонить тебе завтра?
– Завтра суббота. Ему придется звонить мне домой.
– Это плохо. Отправляйся на аэродром.
– Бернс не будет звонить мне домой.
– Почему?
– Когда-нибудь потом объясню.
Палмер притянул ее к себе. Она сопротивлялась. Он отпустил ее руки и нежно обнял за талию. Мягкий слой ткани придавал ее коже какую-то особую податливость, чувственно скользившую под его пальцами и ладонями. Ее лицо медленно поднялось. Сжав пальцами ее теплые бедра, он притянул ее к себе. Они быстро поцеловались. Ее руки, вместо того чтобы обвиться вокруг него, оказались между ними и стали расстегивать его пальто.
– Я такая идиотка,– сказала она, больше для себя. Она стянула пальто с его рук на пол и начала расстегивать пиджак.– В самолете по дороге сюда у меня был просто жуткий приступ страха.– Она бросила его пиджак на пальто и начала развязывать галстук.– Приехав сюда, я снова пришла в нормальное состояние. Я позвонила к тебе в отель. Когда ты не позвонил мне, я подумала, что прозевала тебя и ты уже на пути домой. На какой-то момент это было таким облегчением.
– Вот.– Он снял галстук.
– Здесь очень тепло,– сказала она.– У тебя в чемодане есть что-нибудь вроде халата? – Когда он кивнул, она начала расстегивать ему рубашку.– Но я сказала себе, что должна позвонить еще раз, еще только один раз. И они нашли тебя. Так что все было в порядке. Я повесила трубку и снова испугалась. Такая идиотка.
– Я рад, что ты поймала меня.
– Правда? Мне кажется, ты просто идешь на поводу.
– Да. Совершенно верно.
– Не надо так. Надо быть честным.
– Я честно следую на поводу,– сказал он.– Не так уж это для меня неприятно.
– Я думала об этом в Нью-Йорке. На аэродроме Ла Гардиа я продолжала спрашивать себя, что я за человек, если так бросаюсь на тебя. Как легко может женщина превратиться просто в самку. И все такое. Но потом я решила, что эти вопросы уже позади, Нет такой вещи, как полулегальная любовная связь, не так ли? Я хочу сказать, что раз она началась, она уже существует и не имеет значения, где это происходит и кто к кому едет. Размышляя так, я дошла до вопроса: насколько мне это необходимо? Вот каким было общее направление мыслей на аэродроме в ожидании посадки на самолет. Нужно ли мне это? То ли это, чего я хочу? И все такое. Наступила небольшая пауза. Палмер улыбнулся:
– Скажи мне, в чем дело?
– Знаешь, что я решила? – сказала она.– Ты не поверишь. Я решила: ничего хорошего мне это не сулит, но мне это необходимо. Именно так! Плохо, но нужно. Никакой логики, правда?
– Никакой логики и не должно быть.
– Конечно. Сделай так еще раз, пожалуйста.
– Так?
– Да.
– Ты перестала рассказывать,– заметил он через некоторое время.
– Посмотри на озеро.– Она отстранилась от него и, взяв его за руку, подвела к окну. Рождественские лампочки на соснах были выключены. В слабом лунном свете силуэты деревьев вырисовывались на фоне блестящей воды. – Удивительно, насколько лучше вид без этих дешевых огней.
Палмер развязал поясок ее пеньюара и начал поглаживать ее прелестный упругий живот. Теплый воздух поднимался из чего-то вроде заслонки у основания окна. Стекло было холодное. Казалось, оно покрыто тонким слоем холодного воздуха. Это было так странно по сравнению с идущим снизу теплом. Палмер отвлек Вирджинию на шаг от окна. Прикрыл ладонями ее обнаженные груди и почувствовал, как соски неожиданно стали твердыми и выпуклыми. Она что-то пробормотала и потянулась в сторону к висящему шнуру. Светонепроницаемые шторы медленно опустились и закрыли озеро, деревья, окно вместе с его хрупкой оболочкой прохлады. Тепло окутало их обоих. Палмер поднял Вирджинию с пола – одной рукой под плечи, другой под колени – и уткнул лицо в ложбинку между грудями. Вирджиния показалась ему очень легкой.
– Самая большая постель из всех, какие я когда-либо видела,– прошептала она ему в ухо.– Прямо позади нас через эту открытую дверь.
Палмер понес ее в другую комнату и положил на постель. Она обвилась руками вокруг его шеи, прижавшись к нему лицом. Когда полуночный самолет, разрывая мрак, промчался над ними, ни он, ни она не услышали ничего.
По причинам, которые сначала были Палмеру не понятны, контора Вика Калхэйна помещалась в беспорядочной квартире в маленьком отеле в центре города. Его юридические конторы, куда он наезжал не более раза в неделю, находились в деловой части Нью-Йорка на Броуд-стрит. Его политический штаб располагался в жилых кварталах, в том же здании на Восточной Сто шестнадцатой улице, где почти с начала века подвизался его отец, партийный босс района. Но чаще всего, как узнал Палмер, Калхэйна можно было найти в номере указанного отеля. Деятельность Калхэйна в этом номере не имела никакого отношения ни к его политической деятельности, ни к его юридической практике.
Бернс однажды попытался объяснить ситуацию, правда без особого успеха.