– И частично потому,– сказал Палмер, все еще улыбаясь, чтобы смягчить остроту своих слов,– что вы проклятый богом эгоист. Вы хотите это все для себя, не правда ли?
Гаусс слушал его молча, открыв рот. Глаза его ничего не выражали. Затем он попытался возвратить Палмеру улыбку.
– Незачем это, гм, скрывать. Еще двадцатилетними парнями, только что выпущенными из института кайзера Вильгельма, все мы стремились к звездам. Мы, конечно, читали работу Годдара. Ракета на жидком топливе. Двухступенчатая ракета. Никто в Америке не последовал его экспериментам, а мы это сделали.
– Да.– Палмер сухо кашлянул.– Ваш «Фау-2» это показал.
Гаусс сделал рукой странный жест перед грудью. Что-то вроде взбалтывающего движения.
– Это пришло позже, мой друг. Много позже. Приказы. Весь этот Schrecklichkeit [29] – по приказам. И я знаю, много людей погибло. Но когда русские обогнали вас с первым спутником Земли, что понесло в космос ваш собственный спутник? В чем существенная разница между вашим старым «Редстоуном» и нашим старым «Фау-2»?
Палмер не отвечал, вспоминая рейд на Пенемюнде, взятие в плен таких людей, как Гаусс, которые смогли стать изобретателями первой американской ракеты-носителя. Он с интересом подумал, как много чести принадлежит в этом деле ему самому? Он никогда серьезно не задумывался над этим, даже во время неудач первых запусков. В те дни его преследовала единственная мысль – может быть, он помог захватить в плен не тех людей.
– Гаусс,– сказал наконец Палмер,– рабочее время уже кончается. Не хотите ли выпить где-нибудь поблизости? Немец встал даже прежде, чем Палмер закончил свой вопрос.
– Превосходное предложение,– ответил он, поворачиваясь к двери.
По пути к выходу Палмер неожиданно остановился.
– Подождите меня, пожалуйста, у лифта. Мне нужно еще кое-что посмотреть.
Он оставил Гаусса в длинном коридоре, ведущем к лифту. Маленький человек шел медленно от картины к картине, рассматривая их при свете расположенных над ними ламп, которые автоматически включались при заходе солнца.
Палмер сделал крюк у комнаты Вирджинии и обнаружил, что она деловито стучит на машинке.
– Ты должна была только отредактировать, а не печатать.
– Было столько поправок, что страница стала совершенно неразборчивой.– Она подняла глаза и неожиданно улыбнулась ему:– Тебя ждет герр Гаусс.
– Мы с ним немножко выпьем. Это единственный способ утешить его.– Он украдкой оглядел пустой кабинет.– У тебя есть… имеешь ли ты какой-нибудь… ну, в общем…
– Никаких планов на этот вечер,– прервала она.– А у тебя?
– Твой телефон вечером соединяется с городом? Я позвоню тебе, когда отделаюсь от Гаусса.
– Я не знаю, к какому номеру они меня подключили. Давай лучше встретимся где-нибудь, ладно?
– А где?
Она подумала.
– Там тебя, вероятнее всего, никто не знает. И наоборот. Бар на Третьей авеню.– Она дала ему адрес.
– Наверное, это займет час,– сказал он.– Ничего?
– Нет.
– Прости, почему?
– Слишком долго. Постарайся управиться за пять минут.
Он улыбнулся:
– За сорок пять, ладно?
– Иди. Быстрей.
Он наклонился над ней. Слабый, дымный запах духов в ее волосах вызвал дрожь в бедрах. Он начал целовать ее щеку.
– Нет, нет,– сказала она.– Сумасшедший.
– До свидания. Сорок пять минут.
Когда Палмер подошел к лифту. Гаусс выглядел – если вообще как-то выглядел – меньше и смиреннее. Может, это из-за коридора, подумал Палмер. Высоченный потолок любого превращает в карлика. Глаза у немца были огромные и печальные. Казалось, его длинный остроконечный нос дрожит.
– Я совсем не гожусь для такого дела,– сказал он тихим голосом, чуть громче шепота.
– Какого дела?
– Просить.
Палмер нажал на кнопку лифта.
– Чепуха. Вы им не для этого нужны.
Гаусс быстро и несколько раз кивнул:
– Но им это необходимо.
– Не ко мне надо было обращаться. Я высказал свое мнение, и его провалили. Теперь я должен присоединиться к решению моих коллег. Лумис и Кинч понимают это.
Немец неожиданно безнадежно рассмеялся. Его смех прозвучал как кудахтанье.
– Они послали не того, кого надо, не к тому, к кому надо. Симптоматично.
В этот момент двери лифта открылись. Палмер и Гаусс вошли внутрь.
– Во всяком случае,– сказал Палмер,– мы можем выпить.
– Да,– согласился маленький человек.– Это будет единственно правильный коэффициент в уравнении.
Палмер выбрал бар не слишком далеко от того, где он должен был встретиться с Вирджинией. В первые пятнадцать минут Гаусс покончил с одной порцией виски и принялся за вторую. Хмель нисколько не поднял его настроения, заметил Палмер. Он лишь снял оковы, державшие под контролем его жалость к себе. Палмер сидел через стол от немца и удивлялся, как этот человек, который мог гордиться столькими важными начинаниями, умудрялся выглядеть таким несчастным.
– Na,– говорил Гаусс,– Na, na [30] . Все прошло мимо меня, alter Freund [31] . Мне уже за шестьдесят. Далеко за шестьдесят. И та капелька удачи, которая выпала на мою долю, давно исчерпана. Она, du kennst [32] , ausgespielt, иссякла, и я вместе с ней.
– Что общего имеет удача с наукой?
– Все. Спросите, что общего имеет удача со всем, что делает человек? Рисует картины? Сочиняет музыку? Строит ракеты? Сделать вовремя – это все, а чтобы успеть сделать вовремя, нужна удача.
– У вас были успехи.– Палмер увидел, что стакан Гаусса пуст, и помахал официанту.
– А кто знает о них? – спросил немец.– Весь мир знает нескольких моих коллег. Кто в мире знает имя Гаусс? Я скажу вам.– Он как-то скрипуче засмеялся. Этот звук резанул Палмеру ухо.– Мое имя очень знаменито в физике. О да, мое имя. Вы слышали о Карле Фридрихе Гауссе? Математике? Основоположнике магнетизма?
– Не уверен, что слышал. Это ваш родственник?
– Все спрашивают меня об этом,– фыркнул Гаусс.– В физике есть единицы, как ом, ватт или ампер. А есть гаусс, мера магнитной силы. Вы, конечно, слышали о гауссе. Это был Карл Фридрих.
– Ваш дед?