– Не совсем так,– прервала она.– Потому что были какие-то моменты, без особой охоты. Все было настолько плохо, что после я целыми месяцами избегала интимных отношений. Мог пройти даже целый год, и я решала, что я не просто холодная, а целиком замороженная. Но потом я брала себя в руки. Встречала кого-нибудь. Поразительно, насколько все это шаблонно – свидание днем за ленчем. Обеденное свидание. Свидание в ночном клубе или театре. Обед в его квартире. Попытка ухаживать. Какое-то «да». Какое-то «нет». Что-нибудь. Не имеет значения. Потому что иначе это плохо кончается. Или кончалось для меня. Теперь ты… Она долго молчала.– Можно включить радио? – наконец спросила она.
– Нет. Это не поможет. Лучше продолжай говорить.
– Как хочешь.– Она хотела поджать под себя ноги, но сиденье не позволило.– Ну, ладно, во всяком случае, теперь появился ты. Я как сейчас помню первый вечер в квартире Мака.
Это было первое импульсивное действие, которое я когда-либо совершала. Я правильно сказала? Какую-то минуту я лихорадочно размышляла; старый мозг Вирджинии Клэри, как всегда, настраивал меня против мужчины. В следующую минуту я перестала думать и мы уже обнимались, и ты знаешь, какие «русские горы» начались с того дня. И позже, когда щелкнув, мой мозг вновь включился, первой моей мыслью было – как здорово, когда не думаешь.
– Короче, ты ссылаешься на временное безумие.
– О, ты совершенно ничего не понял. Раньше, в баре, ты это понял. Ты сказал, что я слишком умна, чтобы легко проводить время с мужчинами. Не знаю, как насчет ума. Но я знаю, что множество вечеров я испортила тем, что сидела и думала. Это не принято делать в обществе представителя противоположного пола, разве что на работе и в тому подобных местах. Но когда вас только двое, тогда от вас ждут эмоциональной реакции: принимать его сигналы, передавать какие-то свои собственные. Пусть жизнь идет своим чередом.
– Ты так и поступаешь.
– Так тебе кажется.
– Очень даже кажется.
– Потому что я способна отвечать таким образом тебе. Ты первый за…– меня уже тошнит повторять – двадцать лет. Все очень странно.– Она достала из сумки две сигареты, закурила обе и протянула одну ему.
Палмер приоткрыл окно со своей стороны, чтобы дым выходил из их маленькой машины. Холодный ветер дунул ему в левое ухо.
– Почему странно? – спросил он.
– Потому что обычно так не бывает. Ведь можно подумать, что только эмоционально свободный человек способен разморозить меня. А ты совершенно не такой человек. Ты – мой двойник. Только ты был заморожен еще больше.
– В течение сорока пяти лет.
– Приятно, что ты так решительно в этом признаешься.
– Это правда. Я уже говорил тебе, помнишь?
– Я не поверила,– сказала она,– мне и сейчас трудно в это поверить. Почему именно ты должен был растопить меня? А вообще-то все очень просто. Мы ценим друг друга, потому что никто из нас не делает из нашей связи проблемы. Мы не доигрываем потому, что не умеем целиком отдаваться чувству. И это даже лучше для нас обоих, спокойнее.
– Ты говоришь об этом, как о театральной постановке.
Она энергично кивнула:
– Так оно и есть. Мы оба играли всю нашу жизнь, лгали себе, играли фальшивые роли в обществе.
– По-твоему, я играю фальшивую роль в обществе?
– Три, о которых я знаю.
– Да ну?
– Одна – роль банкира, другая – мужа и отца, третья – любовника. Они все разные. И ни в одной из них ты не играешь самого себя.
– Мы сегодня забрались довольно далеко, а?
– Небольшое выяснение отношений? – спросила она.– Мы с тобой так редко бываем серьезны друг с другом. Проще, конечно, делать вид, что ничего особенного не происходит.
Стрелка спидометра опять поползла вверх, Палмер снял ногу с акселератора, и машина сбавила скорость до 55 миль.– Ладно,– сказал он,– значит, у меня три лица, из которых ни одно не настоящее. Скажи, кто же я на самом деле?
– Гм.– Изогнувшись в своем сиденье-люльке, она посмотрела на Палмера.– Ты считаешь себя очень вероломным, просто злодеем, правда?
– Я? Ну уж только не я.
– Ты именно так и думаешь о себе. Очень хладнокровный, очень расчетливый.
– Ты не права. Я считаю себя наблюдателем, человеком слушающим и ожидающим, заговорщиком.
– Вот ты и начал,– заметила она,– превращать все в легкий разговор. Настоящий Макиавелли. Улыбающийся, праздный мастер светской беседы и все же осторожный, небрежный и всякий раз полностью вооруженный.
– Я не обладаю ни одним из этих качеств.
– Этими и еще несколькими. Ты вынашиваешь в уме сложнейшие планы. Я тебя знаю. Сейчас, например, ты планируешь… завладеть банком.
– Уже имел один. Не понравилось.
– Ты не хотел брать тот банк, его тебе всучили. Всю жизнь ты мечтал получить что-нибудь с помощью интриги, перехитрив весь мир.
– Абсолютная чепуха.
– Нет,– сказала она.– Где-то внутри ты веришь этому. Ты видишь себя крадучись, по-кошачьи пробирающимся по опасному пути – настороженный, дерзновенный человек, с которым вынуждены считаться.
– Разве не все люди так?
– Только ты так и не перешагнул через это. Ну скажи, что я права. Пожалуйста.– Она надавила на его бедро.– Скажи.
– Да! Ты права! Отпусти!
– Я знала, что ты в конце концов сознаешься.– Она повернулась и стала смотреть вперед.– Но правда, Вудс, пожалуйста, скажи честно, какой ты. Я не имею в виду, какой ты в действительности. Никто не знает этого о себе. И пожалуй, я не смогла бы выдержать такого открытия. Просто… ну, что ты хочешь, к чему стремишься.
Палмер сбавил скорость, порылся в кармане, ища мелочь.
– Я знаю, чего я хочу,– пробормотал он.– Просто не могу никого найти, кто бы это понял.– Он остановил машину, заплатил за проезд по шоссе и снова повел машину через границу штата в Нью-Йорк.
– Нарушил закон Манна,– бодро заявил он.
– Федеральное обвинение,– сказала Вирджиния.– Но кроме того, ты совершил несколько уголовных преступлений.
– Ха!
– Прелюбодеяние и многословие.
Теперь Палмер вел машину по автостраде Хатчинсон Ривер, следя за знаками, указывающими, как проехать через Уэстчестер в Манхэттен.
– Я не стараюсь говорить много,– заявил он,– но все же буду говорить.
– Ты совершенно спокойно отнесся к другому обвинению.
– Ну, знаешь, закон чести джентльмена и все прочее.
– Мне хотелось бы иметь друга, которому я могла бы рассказать обо всем,– задумчиво произнесла она.– Кому-то, кто не будет осуждать и не будет шокирован.– Кому-то, кто получит удовольствие от деталей. Можно, я расскажу тебе? В этом мотеле была такая замечательная, большая, просто громадная постель. Две кровати, сдвинутые вместе. И он…