– Почему именно в данное время? – спросил Палмер.
– Я скажу об этом позже,– пообещал ему Бернс.– Теперь предположим, что Вик решит честно попытаться выполнить мою просьбу, хотя бы и не в полную меру своих сил. У него есть для этого следующие пути: первый – позвонить своему приятелю в управлении и спросить, на какой стадии решения находится сейчас вопрос об этой лицензии. Тот узнает и сообщит ему. На этом Вик успокоится, зная, что теперь его приятель понимает, что он, Вик, заинтересован в ускоренном прохождении этого дела. Парень, сидящий в управлении, несомненно, слегка подтолкнет ходатайство о лицензии, но лишь слегка, так как прямого задания от Вика он не получил, короче, что-то сделает. Второй путь таков: Вик может позвонить какому-нибудь из членов Законодательного собрания или сенатору штата и попросить их оказать давление на управление. Этот путь приведет к тому, что между членом Законодательного собрания и членом управления в свою очередь будет заключена сделка. Член Законодательного собрания обязан Вику своим постом, и, оказав некоторое давление на управление, он тем самым погашает часть своего долга. Когда-нибудь, в далеком будущем, ни одна душа не может сказать, когда именно, сделка члена Законодательного собрания с управлением тоже потребует расплаты. Одному богу известно, какую цену заломит тогда парень из управления. Однако члену Законодательного собрания придется либо расплачиваться самому, либо бежать за помощью к Вику. Путь номер три: Вик может позвонить в один из крупных комбинатов по распределению товаров. Эти комбинаты существуют за счет грузового транспорта и пользуются правом ставить транспорт в запретных для стоянки зонах. Кроме того, они нуждаются в том, чтобы полиция охраняла склады. К тому же они чертовски уязвимы, если не смогут заручиться помощью политического характера, хотя и сами по себе очень влиятельны. Они могут, например, помочь владельцу магазина, но могут и разорить его, все зависит от того, как они будут осуществлять кредитование и вести поставки товаров. Управление старается поддерживать статус-кво магазинов. Оно не любит банкротов, так как из-за них вся посудина может пойти ко дну. Управление прислушивается к мнению крупных поставщиков. Если кто-нибудь из них проявит личную заинтересованность в такой лицензии, она как по маслу пройдет все инстанции. В-четвертых, Вик может…
– Постойте-ка,– прервал его Палмер,– у меня уже голова кругом пошла.
– Ладно. Словом, у Вика имеется не менее шести различных способов протолкнуть эту лицензию, не делая при этом особых усилий. Однако, если бы я раскрыл ему, насколько мне это необходимо, и он посчитал бы эту сделку крупным контрактом, то у него нашелся бы еще более верный способ провернуть это дело без риска.– Бернс одним глотком допил свое мартини.– Ну, для первого урока по вопросам политики с вас хватит.
– Значит, сегодня утром вы обсуждали пять сделок?
– Да, пять, но к тому времени, когда они будут выполнены, возникнет еще не менее пятнадцати дополнительных, являющихся непосредственным результатом пяти первоначальных.
– Это уже геометрическая прогрессия. Но где же ее конец?
– А она никогда не кончается,– ответил Бернс.– Политические сделки непрерывно плодятся и размножаются, и каждая из них в свою очередь порождает две или три новые. Таким образом, за день мне приходится проворачивать не менее десятка сделок. В неделю это составляет примерно шестьдесят. Они в свою очередь порождают около ста пятидесяти новых, а те уже вызывают к жизни не менее трехсот дополнительно. А триста… При этом прошу не забывать, что проделываю все это я один. Правда, я, так сказать, центральная фигура в большом спектакле, но сам-то я существую все же в единственном числе,– резко закончил он.
– Внушительно,– проговорил Палмер, потягивая свое мартини.– В недрах этого города творятся такие вещи, каких человеческий мозг просто не в состоянии охватить!
– Да, довольно бойкое местечко,– согласился Бернс.– Я вложил десяток лет своей жизни в еще более веселый городок под названием Голливуд, но могу теперь смело сказать: это были детские игрушки по сравнению с тем, что делается здесь.– Бернс оглянулся, щелкнул пальцами и кивком головы подозвал проходившего мимо официанта: – Ну, что сегодня хорошего, Генри?
– Очень хороша отварная говядина, мистер Бернс!
– Идет. Только с соусом из хрена. А что бы вы хотели, Вуди?
– Чечевичный суп,– ответил Палмер.– И еще эти, как их…
– Сандвичи с ростбифом? – подсказал Бернс.
– Да, это было бы недурно.
– Сандвичи из ржаного хлеба, Генри,– заказал Бернс официанту.– И повторите мартини.
Палмер спокойно сидел и наблюдал, как Бернс, поиграв запонками, пригладил свою светлую шевелюру, потушил сигарету, глянул на часы и тут же быстро окинул взглядом весь зал, в котором они находились.
Палмер решил, что не стоит сопротивляться таким пустякам, как приглашение отведать сандвичи с ростбифом и повторный заказ двух мартини, которые им предстоит выпить. Важно, внушал он себе, не обращать внимания на раздражающие мелочи в поведении Бернса. Стоит лишь начать вскидываться при виде этих пошлых выходок, как непременно кончишь тем, что станешь его просто ненавидеть, и тогда все пропало. А ведь этого человека так легко возненавидеть. Его манеры, разговор, одежда, образ мыслей – все было воплощением того дурного тона, которого следует всячески избегать, так внушали Палмеру всю жизнь, с самого детства. Бернс был одержим какой-то неожиданной и несколько подозрительной потребностью к душевным излияниям. Отцу Палмера отлично удалось воспитать в своем сыне отвращение к такого рода бестактной болтливости. Бернс не знал меры и в проявлении дружеских чувств, которые носили преувеличенно фамильярный характер, он мог положить тебе на плечо руку, ткнуть пальцем в бок или похлопать по колену. Палмеру стоило большого труда сдерживаться и не показывать, насколько ему это претит. В своем мышлении Бернс руководствовался скорее интуицией, чем логикой. Но и в тех случаях, когда в его мыслях проскальзывали признаки логики, это здорово отдавало детективщиной, что Палмеру крайне претило. Внешний вид Бернса, в целом вполне пристойный, в то же время был отмечен печатью чрезмерной погони за модой. Лацканы его пиджака были слишком узки, его белые сорочки украшены какой-то белой вышивкой, Палмер видел в этом проявление дурного вкуса. Волосы Бернса также были зачесаны и прилизаны сверх меры. Палмер видел, что Бернсу вообще не хватает чувства меры, это проявлялось во всем. Он прилагал слишком много стараний для того, чтобы казаться естественным. Это был человек, который явно переигрывал свою роль. Часто Палмер ловил себя на том, что ждет того момента, когда наконец Бернс взглянет на роль, которую играет, с точки зрения не только актера, но и режиссера.
Бернс мог щегольнуть чем угодно – властью, деньгами, женщинами. Существовало ли вообще еще что-нибудь в жизни? О да, конечно,– был еще и бог, и это уже полностью завершало сценарий.
Неожиданно для себя Палмер вдруг спросил у Бернса: – Скажите, вы верите в то, что за все радости в жизни надо расплачиваться?
Бернс повернулся и в упор посмотрел на Палмера. Его большие глаза настороженно разглядывали Палмера.– Расплачиваться? – переспросил он.– Я не совсем понимаю, о чем это вы.