— Дорогие товарищи! — сказал он и переждал волну неизбежных выкриков «Товарищей давно нету». — Нет, есть. Я хочу, понимаете, этому, так сказать, слову «товарищи» вернуть его, так сказать, смысл. Мы очень в последнее время увлеклись словом «товар», но происходит-то не от этого слова! Нет, мы товарищи потому, что мы одного поля и как бы одной крови, вот так я позволю себе сказать, хотя мы видим тут все друг друга впервые. Я предложил бы, товарищи, посмотреть, так сказать, с другой стороны. У нас всех, конечно, в связи с этим нашим статусом небольшие проблемы и так дальше, и так дальше. Но я хочу сказать, что даже если мы имеем список на что-то плохое, есть, так сказать, и хорошая сторона. Мы, можно выразиться, расширили круг общения, вот появились у нас новые друзья, а так мы вряд ли собрались бы в субботу, всё на диване и на диване. И лично я так предполагаю, хотя меня, так сказать, и прорабатывали всегда друзья за неуместный, как говорится, оптимизм, но есть мысль, что вовсе и ничего страшного. Что это, может быть, простите за фантазию, так? — что это, может быть, просто чтобы люди начали общаться. Вот так их разбить по спискам, по компаниям, и чтобы началось наконец нормальное общение, а то все чрезвычайно разобщены. Я сам военный, так, в отставке, так? — и должен сказать, что коллектив все-таки не самое последнее дело. А сами бы никогда не организовались, потому что мы так живем, ждем, когда нам подскажут. И я поэтому хочу поднять, так сказать, бокал, стакан — за то, чтобы мы даже из плохого сделали хорошее, а может, и не будет плохого. В общем, как говорится, за почин! — и залпом выпил.
— А он дело говорит, — тихо сказал Клементьев.
— Какое дело?
— Насчет посмотреть с другой стороны, — хитро ответил Клементьев, склонив голову набок и оценивающе глядя на Свиридова.
— Оптимистами все стали, сил нет, — буркнул Свиридов.
— А вы сами подумайте — нельзя же так сужать спектр! Я понимаю, конечно, что история давит. Но в этой истории всякое бывало, не только расстрельные списки. Почему бы вам не предположить, — Клементьев оглянулся на внимательно слушавшую кореянку лет двадцати пяти и поощрительным кивком вовлек в беседу, — что весь этот список единственной задачей имеет структурирование?
— Структурирование чего? — не понял Свиридов, в ожидании доспевающего шашлыка обманывая голод сырным бутербродом.
— Вот хотя бы общества. Его главная беда сегодня — бесструктурность. Нарушение горизонтальных связей. А без них вертикальные не действуют, я вам как конструктор скажу. Можно надавить сверху, но давление будет точечное. Что-то проваливается глубже, что-то не поддается вообще. А когда общество прошито на горизонтальном уровне, — он начертил в воздухе решетку, — тогда можно эффективно управлять. Мы знаем один список, но их наверняка больше. Может быть, десятки.
— И где они все? — спросила кореянка. Ей начинала нравиться эта гипотеза.
— Со временем объявятся. Сама идея элегантная, почему я и думаю, что это не единичный случай. Объединить людей не по изначальному признаку, а по тем, которые выявятся в процессе. Скажем, мог быть список блондинов, или кавказцев, или евреев. — К их разговору прислушивалось все больше народу, и это было отвратительно — Свиридов не умел откровенничать прилюдно, а Клементьев говорил интересно, жаль прерывать. — А можно так: выявим тех, кто готов подключаться к списку в интернете. Как себя поведут? Это же выявление нескольких вещей сразу: инициативность, готовность к сотрудничеству, выезд вроде нашего, способность к коллективному труду, я не знаю, еще какие-то признаки — это уже к социологам, если есть социологи. Есть социологи? — крикнул он погромче.
— Менеджер по персоналу есть! — отозвался один из тройки.
— Ну вот, хоть так, — продолжал Клементьев. — А дальше другие списки, другие структуры, с новыми задачами. С этого всегда начинают, когда надо создать управляемое общество: творческие союзы, профессиональные объединения, профсоюзные ячейки — это все искусственные горизонтальные связи. Но это оказалось неэффективно и в конце концов погубило советскую власть — потому что у каждой касты свои ценности и свои привилегии. А здесь не профессиональный, и не национальный, и не другой признак — а живое творчество в действии. И все зависит от нас.
— По-моему, — негромко сказал Свиридов, стараясь отсечь от разговора максимум посторонних, — вы приписываете им слишком сложные мотивации. Все гораздо проще.
— Например?
— Например, люди, чья профессия признана неэффективной. Эффективных осталось две — те, кто сидят на трубе, и те, кто чешет им пятки. А вы с вашими новыми вагонами и я с моими сценариями можем идти лесом.
— Но ведь им надо в чем-то ездить? — спросил Клементьев. — Что-то смотреть?
— Будут ездить в чешском и смотреть американское.
— Ну нет, это вы себя недооцениваете. Наоборот, им нужно только свое. И вы зря все ограничиваете нефтью. Если посмотреть данные за последний квартал, то по перерабатывающим рост уже опережает добывающие…
Свиридов не был готов спорить на этом уровне. Он ничего не понимал в статистике и доверял интуиции, а интуиция говорила, что все неконкурентно, кроме нефти. Подоспел шашлык, и Вулых принялся радостно раздавать шампуры. На другом конце лужайки, под березой, разгорелась дискуссия о преимуществах «лексуса» перед «брабу-сом». Это было еще непонятней, и Свиридов лишний раз выругал себя за некомпетентность во всех делах, составляющих истинную жизнь. Он получил порцию сырого шашлыка и выпил второй стакан — под тост такого же сырого толстяка за гостеприимных хозяев.
— И какова перспектива? — спросил он прилежно жующего Клементьева.
— Ну, это я не знаю. Но предположить, что вся отечественная социология только замеряет данные к будущим выборам, — никак невозможно. С выборами все понятно, а должны же они и еще что-то делать. Допустим, есть случайная выборка людей, занятых на коллективном производстве: обратите внимание, даже у вас коллективное. Хотя вы сценарист. Но в сериале это общее дело, без кабинетного творчества.
— Ну допустим, — согласился Свиридов.
— И они смотрят, как эти люди сорганизуются. Образуется ячейка, завязываются связи, преодолевается изоляция, из-за которой каждый за себя. Возникает социальная солидарность, которой сейчас нет — а она нужна, потому что без нее не будет работать никакое государство. Взаимопомощь, информационный обмен, — в общем, все работает. Это их кто-то надоумил, или сами они дошли, что у нас достаточно составить список — и мгновенно образуется плотная структура. А представьте себе несколько пересекающихся списков, с общими членами. Это уже модель общества, разве нет? Вы заметили, какая сейчас мода на одноклассников?
— Ой, точно! — вступила бледная девица с черными прямыми волосами. — Это эпидемия какая-то. Ввсе ищут одноклассников. Мне сколько хочешь заплати — я не пойду на эти рожи смотреть. А они добровольно рыщут.
— И земляков, — добавил кроткий очкарик лет двадцати, высокий и анемичный. — Прямо помешались все. А у тех, кто из Грозного и Припяти, два таких сообщества — мама дорогая. Тоже все встречаются. Городов нет давно, так они виртуально восстанавливают, кто с какой улицы. Недавно из Грозного двое нашлись, так друг друга ненавидели, всю школу дрались. А теперь неразлейвода.