— Меньше треволнений, — тихо ответил он.
Палмер рассмеялся.
— Хочешь сказать, что никогда не видел таких вот заседаний в своей родной Миннесоте?
— Ну почему же, приходилось, — в свойственной ему лаконичной манере ответил Хессельман. Правда, чуть помолчав, все-таки добавил: — Мы называем их «бой быков-дураков».
Оба, и Вудс и Элдер-старший, рассмеялись.
— А вам не приходит в голову, что это очень кровавая игра? — поинтересовался Палмер.
— Уж не кровожадные ли индейцы изобрели эту игру? — предположил Гарри Элдер. — По-моему, это самая кровожадная игра в мире.
— Нет-нет, не совсем так. — Хессельман слегка покачал рукой. — По степени кровожадности не самая, а лишь вторая.
Палмер бросил на него вопросительный взгляд.
— Ну а первая?
Хессельман выразительно скосил глаза вправо, в направлении конференц-зала. Его улыбка стала заметно шире.
Оставшись наконец один, Палмер сразу же почувствовал, что действие «либриума» практически полностью прекратилось. Прежде всего, в его правой руке снова появились явные признаки тремора. Кроме того, его сильно беспокоила зависимость от лечебного наркотика, без которого ему вряд ли удалось бы продержаться все утро, тем более на этом чертовом заседании. Раньше он ведь практически никогда не испытывал в нем нужды, но на этот раз… сочетание крайнего утомления, бессонницы и повышенного беспокойства вынудили его прибегнуть к этому лекарству. Более того, «либриум», похоже, мог вызывать различные побочные эффекты, а после окончания прямого действия усиливать ранее незаметные симптомы.
Он позвонил мисс Шермат по интеркому, попросил ее связаться с Генри Матером, исполнительным секретарем Фонда экономических исследований, а затем перевести разговор на его личную линию. Затем по своему городскому аппарату набрал номер прямого рабочего телефона Вирджинии. После пяти долгих гудков в трубке послышался чей-то неизвестный голос: «Алло?», и Палмер тут же положил трубку. Именно в этот момент мисс Шермат доложила ему, что мистер Генри Матер уже на связи.
— Генри, простите, что беспокою, но… — начал было Палмер.
— А вы что, разве не в Бонне сегодня? — перебил его Матер. Его тонкий, слегка надтреснутый голос, казалось, принадлежал куда более пожилому человеку, хотя ему было, если Палмер, конечно, не ошибался, всего где-то около шестидесяти.
— Я отложил свои встречи, Генри. Мне искренне жаль, но как раз сейчас, здесь, в моем ЮБТК произошло нечто весьма неожиданное, и я был просто вынужден срочно сорваться и прилететь сюда, в Нью-Йорк. Кстати, вы получали какие-нибудь отчеты о моих деяниях от вашего человека по имени Фореллен?
На другом конце линии последовала довольно длительная пауза. Затем:
— Нет, ничего. А что?
— Он вроде бы дал мне ясно понять, что должен направлять вам регулярные отчеты. Причем довольно часто.
Снова длительная пауза.
— Боюсь, я не совсем вас понимаю, Вудс, — прошелестел в трубке старческий голос.
У Палмера вдруг появилось ощущение противного зуда по всему телу, в глаза будто насыпали песок, в горле першило, он уже не мог спокойно сидеть на одном месте и был вынужден все время вертеться, менять положение тела, чтобы облегчить чувство… собственно, чего? Неудовлетворенности? Утомления? А ведь после сегодняшнего вполне успешного заседания Совета он, по идее, должен был бы испытывать только чувство удовольствия, радости и приятной расслабленности.
— Послушайте, Генри, у вас на сегодня с кем-нибудь назначена встреча за обедом?
— Боюсь, что да.
Палмер досадливо вздохнул. Господи, как же скверно он начал себя чувствовать. Неужели это никогда не кончится?!
— Генри, я могу говорить откровенно?
— Да, конечно.
— Я имею в виду, по этой линии.
Еще одна долгая пауза. Затем:
— Конечно же, именно по этой линии. Говорите смело, — заверил его Матер.
— Можете ли вы хоть намеком, хоть как-то иначе дать мне понять, каким уровнем ответственности Фореллен обладает в вашем Фонде?
— Он, э-э-э, наш, э-э-э, полагаю, директор нашего Европейского отдела.
— Генри, вы это точно знаете или всего-навсего полагаете?
— Нет-нет, конечно же, знаю. Что-нибудь не так, Вудс?
— Его поведение. И вообще все, что окружает его.
— Послушайте, Вудс, теперь вы, похоже, полностью и окончательно запутываете меня, — заметил Матер.
Палмер снова вздохнул. Что бы он сейчас ни говорил, что бы ни делал, казалось, безнадежно увязало в какой-то трясине. Все его движения и мысли стоили ему невероятных усилий.
— Генри, — с трудом проговорил он, — ничего нового здесь нет. Не сомневаюсь, вы согласитесь, что время от времени даже в самую почтенную организацию всеми правдами и неправдами проникают люди, чьи намерения крайне далеки от целей и задач этой организации.
На этот раз Матер молчал так долго, что Палмер подумал о возможных помехах в связи.
— Генри? Алло, Генри?
— Да-да, я здесь. — Его старческий, шелестящий голос звучал еще более усталым. — Знаете, кажется, мы все-таки смогли бы сегодня вместе пообедать. Я попрошу моего секретаря отменить назначенную встречу. Давайте встретимся через полчаса в Йельском клубе. Вас устраивает?
Матер встретил Палмера в холле клуба ровно в двенадцать тридцать и сразу же провел его к лифту, который моментально домчал их до обеденной залы, где они оба вначале отказались от спиртного. Они заказали только еду, хотя и весьма изысканную, и официант, вежливо поклонившись, хотел было отойти от их столика, когда Палмер неожиданно добавил:
— И виски с содовой, пожалуйста.
От удивления брови Матера медленно поползли вверх.
— Тогда и мне тоже, — протянул он.
Пока официант ходил в бар за виски с содовой, они оба задумчиво молчали. Затем, когда все было уже на столе, Палмер поднял свой бокал со словами «За ваш Фонд!»
— За вашу миссию… для нас!
Они сделали по глотку и поставили бокалы на стол.
— Генри, работа Фонда настолько тесно взаимоувязана с различного рода экономическими исследованиями, что я, признаться, был бы весьма удивлен, услышав, что за годы существования вашей организации в нее не просочилось достаточно тех, кто крайне заинтересован в получении доступа к вашим секретным файлам. Вы функционируете… с каких пор?.. Со времен Второй мировой войны?
Матер покачал своей маленькой головой. Когда-то он наверняка был плотнее и упитаннее, но, увы, время берет свое, и сейчас дряблая кожа на его усохшем лице висела неровными складками.
— Нет-нет, мой друг, с Первой мировой.
— Ну, в таком случае они внедряли к вам своих людей по меньшей мере раз двенадцать, никак не меньше, — Палмер слегка рассмеялся. — Не исключено даже, что агентами являются некоторые из ваших старейших и вполне заслуженных работников.