Таракан поднялся, держась за щеку, с обидой в округлившихся глазах.

– Тебе не следовало этого делать, Дойл, – сказал он. Он всхлипнул совсем не по-мужски. – Это была твоя последняя ошибка.

Он повернулся и, спотыкаясь, побрел в дождь.

Дойл сел обратно и допил пиво, потом натянул на голову мокрую шляпу, поправил ее и вышел под дождь искать Мегги. Аттракционы находились на другом конце площади среди чахлых сосен. Дойл стоял у металлического крашеного ограждения и смотрел, как «ракушки» описывают круги в мокром небе под специфическую заунывную музыку. Он прищурился, и ему показалось, что он увидел голый белый бок Мегги на вершине параболы, поэтому не заметил, как сзади к нему вплотную подошли двое мужчин.

– Ты проиграл мои деньги, везунчик!

Это был коротышка ирландец с «Колеса фортуны». Его твидовая кепка намокла, из полумрака на Дойла пристально смотрели черные выпученные глаза.

– Я считаю, что этот парень должен мне пятерку. Как ты думаешь, Иисус?

Здоровяк в дождевике выступил вперед и вытащил из кармана что-то кожаное. Дойл разглядел, что у того в руке. Это был плетеный кожаный носок, набитый свинцовыми пулями. В ту же секунду он дал Дойлу в висок, рядом с ухом. В голове взорвался фонтан искр, Дойл потерял сознание и упал на землю. И только смутно чувствовал, как здоровяк Иисус пинает его по ребрам мотоциклетными ботинками, как его тащат по грязи и мокрым сосновым иглам к подъездной дороге за деревьями, где под дождем с включенным двигателем уже ждет длинная темная машина.

14

Темнота была населена ползающими существами. На одной ноге не было ботинка и носка, и кто-то – муравьи? – кусал голые пальцы Дойла. Это болезненное ощущение вернуло его из беспамятства, он понял, что лежит на матрасе, на цементном полу, в комнате без окон, где-то, где раньше никогда не бывал. В помещении стоял спертый, сырой запах цементного подвала, откуда-то сверху приглушенным эхом доносились голоса. Его руки и ноги были слабыми и непослушными, он лежал не двигаясь, сосредоточившись на муравьях, кусающих пальцы ног, и пытался вспомнить свое имя.

Спустя некоторое время муравьи забрались выше и начали кусать его руки и лицо. Он сжал зубы, чтобы не закричать. Сначала он думал о Пабло, нащупывая пустоту в сердце, которую раньше заполнял сын. Потом он подумал о большом холодном стакане бурбона с колотым льдом, мятой и сахаром, но поблизости не было ни бурбона, ни мяты, ни сахара и, уж конечно, колотого льда. Он снова провалился в беспамятство и оказался на карусели. Рядом была Мегги, совершенно голая, ее мокрые волосы развевались, а груди болтались, когда кабинки, вопреки закону тяготения, выносило в ночь и дождь. И Дойл громко стонал на каждом вираже. Потом он снова подумал о Пабло и почему-то вспомнил детскую книжку на английском, которую они вместе купили в Мадриде. И он начал вслух повторять запомнившийся кусок стишка, просто чтобы слышать собственный голос и чтобы напомнить себе, что еще жив: «Мой суп пролит, мой зуб болит, ботинка нет, нога – привет, в руке скворец, стиху конец». [136] Дойлу понравилось, как глухо звучит в темной комнате его голос, и он продолжил повторять эти строчки сначала тихо, потом громко, потом еще громче, пока не закричал во всю силу своих легких: «МОЙ СУП ПРОЛИТ, МОЙ ЗУБ БОЛИТ, БОТИНКА НЕТ, НОГА – ПРИВЕТ, В РУКЕ СКВОРЕЦ, СТИХУ КОНЕЦ!» Он кричал и кричал, и через некоторое время из-под двери в дальнем углу комнаты показался узкий клин света и послышались приближающиеся раздраженные голоса. В следующее мгновение дверь распахнулась, включился верхний свет, яркий, как солнце, после всей этой тьмы. Дойл тут же замолчал и успокоился, поглядывая сквозь ресницы на вошедших.

– Этот хренов ублюдок вынослив, как лошадь, – сказал один с ирландским акцентом. – Мы в него вкололи столько дерьма, что на армию хватило бы.

– Еще дозу? – спросил другой. Тоже ирландец.

– Не знаю, – ответил первый. – Это может быть опасно.

Второй держал в руках черный виниловый чемоданчик. Он расстегнул молнию, вытащил длинный блестящий шприц и маленькую бутылочку с прозрачной жидкостью, вынул пробку и начал наполнять шприц. Пока он все это делал, Дойл вспомнил, где он видел эти выпученные глаза и напоминающее луковицу лицо лепрекона, – на ярмарке добровольной пожарной дружины в Вассатиге. Но сказать, когда это было, он не мог.

Карлик поднес шприц к свету, постучал по нему, чтобы выпустить пузырьки воздуха, наклонился и аккуратно, словно дипломированная медсестра, взял Дойла за запястье.

– Ты не поможешь мне, приятель? – сказал он напарнику, протягивая ему резиновый жгут, чтобы перетянуть руку.

Но тот подошел и отпихнул коротышку в сторону.

– Погоди минуту, – сказал он мягко. – Слишком ты любишь это дело.

Он с силой похлопал Дойла по щекам, потом еще сильнее, вытащил его руку из руки карлика и отпустил. Рука безвольно упала. Дойлу удавалось не двигаться и не дышать, при этом ему почему-то представлялись останки полковника Броуди Диеринга, лежавшие в темноте под плитой, где все черное и ржаво-красное. Мучитель отступил, забрал у карлика шприц, вылил его содержимое и положил обратно в чемоданчик.

– Мы же не хотим убить мистера Дойла, – спокойно сказал он. – Нет, пока Старый Фрукт не вернется из Филадельфии и не прикажет нам.

Дойл слушал вкрадчивый голос, сквозь ресницы смотрел, как свет переливается в его прилизанных черных волосах, и мысленно вернулся в ту ночь у причала Токуонк, вспомнил кольт «уитниуилл-уокер», выстреливающий, как пушка, и вежливого ирландца с поднятыми руками, старающегося не показывать страх.

– Просто не хочется, чтобы он снова вопил, – раздраженно сказал карлик. – Там гости прибывают, Фини. Оставь хотя бы раз свою долбаную самоуверенность и послушай меня.

Вежливый ирландец по имени Фини выбросил вперед руку и спокойно ударил карлика в челюсть. Глухой звук удара отдался эхом в цементных стенах.

– Кончай выступать, ты, гнусный маломерок, – сказал он своим мягким голосом.

– За это я когда-нибудь тебя прикончу, – зашипел карлик, изображая угрозу и вытирая струйку крови с подбородка дрожащей рукой.

– Однажды я сам себя убью, – засмеялся Фини.

Они вышли, дверь захлопнулась, свет погас, и Дойл снова оказался в темноте.

Он немного полежал, прислушиваясь к собственному дыханию, и почти отправился назад, в то ужасное место, где муравьи кусали его пальцы, но что-то на низком потолке, что-то, что он разглядел при свете, заставило его подняться. Сначала он встал на четвереньки, потом выпрямился. Перед ним кружилась темнота, полная искр и огней, похожих на созвездия, вращающиеся вокруг полюса мира. Он потянулся к потолку и нащупал то, что искал: выход противопожарной системы с аккуратными термочувствительными датчиками, утыкавшими насадку, как реснички экзотического цветка.