Положив руку на спинку его стула, Крикет курила крепкую иностранную сигарету, которую стрельнула у кого-то в баре. На столике стояла полупустая бутылка красного вина. Крикет окинула Уилсона долгим оценивающим взглядом, в котором таилось нечто опасное.
— Итак, дело сделано? — спросила она, когда он сел. Уилсон грустно кивнул. Он чувствовал себя настолько отвратительно, что едва мог говорить.
— Эй, Уилсон, — сказала Крикет и сильно сжала ему плечо грубой, как у крестьянки, рукой. Затем она привлекла его к себе и крепко поцеловала в губы.
Первым порывом Уилсона было отпрянуть назад. Однако, почувствовав сквозь полосатую кофточку тугие груди, он передумал. Через минуту Крикет отстранилась, слегка дрожа, но не настолько, чтобы он не смог уловить в ее дыхании запах табака и алкоголя.
— Будет, — сказала она. — Это все, что тебе пока полагается.
— Почему это? — возмутился Уилсон.
— По двум причинам. Во-первых, ты, как легко догадаться, еще не остыл от своей подружки. Во-вторых, и это важнее, — нам нужно притворяться, будто мы брат и сестра. Так написано в твоих документах, и так я сказала капитану «Компаунд интерест». Кстати, старого пройдоху зовут Амундсен. Если обнаружится, что мы не родственники, он сразу высадит нас на берег.
— Ты с ума сошла.
— Ничуть. Я тебе говорила, помнишь? Двое из команды сбежали, чтобы пожениться. Капитан не хочет повторения подобного казуса. Нам следует притворяться, по крайней мере до тех пор, пока яхта не достигнет Азорских островов. Не горюй. Это всего несколько недель ходу.
— При чем здесь Азорские острова?
Крикет не ответила. Она еще раз поцеловала Уилсона и взяла бутылку.
— Выпей, — сказала она. — Мы должны быть на борту «Компаунд интерест» в полночь.
Они быстро покончили с вином, расплатились, повесили на плечи сумки и вышли из ресторана. Шли тихо, попадая то в свет фонарей, то в тень между ними, словно заговорщики, а море шептало им в спины неразборчивые обещания.
Бледные фонари вдоль берега реки. Джунгли, полные тишины. Человечки в подлеске держат у подбородков карманные электрические фонарики, подобно детям на вечеринке, посвященной кануну Дня всех святых. Вдруг из ниоткуда раздается визг, полная луна на черном небе становится красной, река начинает бурлить и пениться, и что-то древнее всплывает на ее поверхность, что-то ужасное…
Уилсон проснулся от внезапного удушья, тенниска насквозь промокла от пота. Тьма была кромешная. Глубокая тишина струилась отовсюду, одновременно знакомая и необычная. Чувствовалось движение вперед. Рядом раздавалось чье-то мерное дыхание. Уилсон испугался: если он сейчас же не глотнет свежего воздуха, то умрет.
Он слез с койки и по наитию рванулся наружу. Инстинктивно нашел узкий коридор, поднялся по трапу и, наконец, оказался на соленом ветру, в туманной темноте теплой ночи. Здесь его легкие расправились, и он бессильно опустился на палубу. На него нахлынули события последних двадцати четырех часов. Он был на борту «Компаунд интерест», которая шла по Атлантическому океану курсом юго-юго-восток, направляясь к Азорским островам. Он отплыл в полночь, не желая расставаться с красивой женщиной, и еще потому, что ему надоела обыденщина, а также по другим причинам, в которых пока как следует не разобрался. Он не сомневался, что верность решения подтвердится, стоит только улетучиться паническому настроению. В конце концов, что хуже: утонуть в морской пучине из-за шторма или медленно опускаться на житейское дно под давлением повседневной рутины?
Отдышавшись, Уилсон встал и посмотрел вдаль. Там, за полоской темноты, маячил континент, над которым стояло зарево городских огней. Уилсон подумал об освещенных для ночных игр бейсбольных площадках, о переполненных барах, о колоннах машин на шоссе в час пик, об Андреа, спящей сегодня в одиночестве, и почувствовал колоссальную тяжесть всего того, что оставлял позади.
— Эй, там! Почему вы не внизу вместе со всеми?
Уилсон быстро повернулся и увидел перед собой полного приземистого человека. Обветренное лицо, седая борода, похожая на шкуру дикобраза, капитанская фуражка, слишком яркий желтый непромокаемый плащ и синие шорты. Амундсен.
— Я задал вам вопрос, мистер! — Капитан угрожающе шагнул к Уилсону. — Вы на моей вахте. Согласно уставу, никто из команды не имеет право проводить свободное время наверху в ночное время.
Уилсон, заикаясь, принялся объяснять: ему потребовался глоток свежего воздуха, он весьма сожалеет о содеянном…
Капитан прищурился, чтобы лучше рассмотреть нарушителя корабельного распорядка. Уилсон вдруг осознал, что почти не одет. На нем были боксерские трусы в розовых кроликах, подаренные Андреа в один из пасхальных праздников, и ветхая тенниска с символикой Ашлендского колледжа. Голые ноги мерзли на выскобленной деревянной палубе.
— Поднялись на борт сегодня вечером с Крикет Пейдж?
— Да, сэр.
— Вы ее брат?
— Да, сэр.
Капитан почесал в бороде:
— Эта девчонка прирожденная морячка, единственная из тех, что мне довелось встретить. Надеюсь, склонность к морскому делу у вас в крови.
— Я очень надеюсь, сэр.
— Конечно, ее навигационные навыки оставляют желать лучшего.
— Да, сэр.
Капитан опять почесал в бороде:
— Ладно, чем может это повредить? Я только что собирался закурить сигару. Идемте.
Они двинулись к октаэдру — штурманской рубке, расположенной в центре судна между двумя мачтами и защищенной с семи сторон толстым плексигласовым ограждением. Наверху автоматически разворачивались и свертывались паруса Майлара, похожие на пляжные зонтики, и судно держало устойчивый ход при преобладающем легком ветре. Крыша у октаэдра по случаю хорошей погоды отсутствовала, восьмиугольник неба пестрел от мелких звезд. Штурвал, оказавшийся не больше руля «линкольна», окружало умопомрачительное количество светящихся экранов радиолокаторов и мониторов, на которых четко проступали разноцветные цифровые данные. Ушли в прошлое канаты, деревяшки, бронзовые инструменты. Все заменили компьютеры.
Они сели на водонепроницаемые спасательные подушки, лежавшие на алюминиевой скамье, занимавшей одну из сторон штурманской рубки. Коротконогий капитан не без труда положил ногу на ногу, извлек из кармана плаща деревянную коробочку и открыл ее. Уилсон увидел полдюжины ароматных сигар толщиной в палец, завернутых в золотую фольгу.
— Кубинские, — сообщил капитан. — Достал в Гаване.
Он вынул сигару, осторожно развернул ее, откусил кончик и прикурил от зажигалки, которую взял с консоли, потом угостил Уилсона. Некоторое время оба курили, откинувшись назад и наблюдая за тем, как в ночи растворяется ароматный дымок.
— Нет ничего лучше хорошей сигары, — заговорил наконец капитан. — Все прочее либо не нравится сразу, либо надоедает со временем, в том числе и женщины. Но хорошая сигара, черт побери, дорога мужчине всегда.