«Ужас» на малом ходу вошел в небольшую бухту в западной части озера. Вдоль воды на участке длиной примерно в полмили зазубринами на ровном месте возвышались строения. В сумеречном освещении Уилсон различил военные палатки и сборные дома из гофрированной жести рядом с традиционными конусообразными хижинами бупу из просмоленного тростника. В северной части деревни, на насыпном холме, стояли клетки высотой около четырех футов, обнесенные забором, и колья, увенчанные человеческими головами. Ветер гнал тучи москитов и трупных мух.
— Это единственная база бупу в стране иво «Мгонго эпо» — «Место слез», — сказала Крикет.
Уилсон принял информацию молча.
— Существует, по-видимому, двести кланов иво, которые ведут постоянные междоусобные войны. Я знаю, ты хочешь сказать: воюют и продают друг друга в рабство по нашей вине, им нужны фонарики, которые лежат у нас в трюме. Ну так вот, иво занимаются самоистреблением с незапамятных времен и будут продолжать делать это, когда мы уйдем.
Крикет начала пластами сдирать с запястья обгоревшую кожу. Нос облез и покраснел раньше: средство против загара кончилось еще в Ригале. Она сняла солнцезащитные очки. От глаз, обведенных белыми кругами, разбегались морщинки, которые свидетельствовали о каких-то переживаниях.
— Мне все это так же не нравится, как и тебе, — сказала Крикет. — Но нам придется на некоторое время смириться с этим.
— Ты все время говоришь мне об этом.
— Два года такой жизни, и мы — в Париже. Попытайся думать о нем в течение ближайших дней.
— Да, но через сколько трупов придется перешагнуть, прежде чем мы окажемся на Елисейских полях?
Крикет отвернулась и ничего не ответила.
«Ужас» слегка накренился вправо, когда Мустафа спускал на воду моторную лодку и перелезал через борт. Вместе с ним в лодку сели Пейдж и Шлюбер. Взревел двигатель мощностью в семьдесят лошадиных сил.
— Мы едем в деревню! — прокричал Пейдж, перекрывая монотонное рычание двигателя. Потом он недовольно махнул рукой, Мустафа прибавил газу, и они заскользили назад к тому месту, где у кормового леера стояли Уилсон и Крикет. Пейдж из резиновой лодки смерил их оценивающим взглядом. — Ситуация может оказаться не совсем обычной, и пусть твой муж знает это, — сообщил пират, смотря в глаза Уилсону.
— О'кей, папа, — сказала Крикет.
— Никакой привередливости, никаких разговоров о чертовой нравственности среднего класса, никаких бабских истерик. Понял, гражданин?
Уилсон, помолчав, ответил:
— Пошел ты на хрен, старик.
У Пейджа отвисла челюсть.
— Мустафа, — только и произнес он. Африканец снова прибавил газу, и лодка, задрав нос, помчалась к берегу.
Уилсон следил за тем, как они удалялись. На каменистом берегу в наступающей темноте их поджидали несколько негров.
Час спустя Крикет, Уилсон и Нгуен собрались в рубке, чтобы поужинать холодными закусками. Цифровые приборы на навигационном пульте светились веселыми рождественскими огнями. Уилсон съел бутерброд с сыром и помидором, а также оставшийся от обеда луковый суп с картошкой. Крикет ограничилась салатом и рисовыми пирожками с медом. Вьетнамец умял, орудуя деревянной ложкой, холодную фасоль «фава». Опершись о гакаборт, он смотрел на них, подобно филину, замыслившему недоброе. На коротких радиоволнах сквозь звонкие помехи иногда пробивалась морзянка.
— Капитан Амундсен мог читать телеграфный код, как газету, — сказал Уилсон, думая о своем.
— Забудь об Амундсене, — прошептала Крикет. — Сейчас главное в нашей жизни — не оглядываться в прошлое.
— Капитан Амундсен умереть, — резюмировал Нгуен. — Стать добыча акулы.
— Мне бы хотелось, чтобы все произошло наоборот, — ответил Уилсон. — Чтобы твоя задница стала добычей акул.
— Я не знать, сколько ты оставаться жить, придурок. Это место для тебя не годится. Я чувствовать, как в воздухе витать несчастье. Может быть, именно здесь твоя удача покидать тебя. — Кок тихо хихикнул, почти детский смех повис в темноте.
— Нут, — Крикет показала на кока пальцем, — мне надоело твое дерьмо.
С берега донесся пронзительный крик, за ним людской гам.
Все трое повернулись в сторону деревни, которая сейчас, в начале ночи, просматривалась как смешение огня и дыма костров.
— Они начали, — спокойно сказала Крикет, пряча лицо в тени. — Я не хочу слышать то, что там происходит. Запустите двигатели, мистер Нгуен. На рассвете мы вернемся обратно.
Кок, помешкав в нерешительности, пожал плечами и взялся за рукоятки управления. Вскоре послышался успокаивающий гул работающих двигателей. Крикет отвела корабль примерно на милю к середине озера. Заглушив моторы, она бросила якорь в темную воду, но дна он не достиг: озеро Цуванга — одно из глубочайших в мире. Якорь повис в холодной пучине, словно в космосе. «Ужас» дал крен на правый борт, что было заметно на черном фоне горы Мосумбава.
— Нам придется не спать всю ночь, чтобы «Ужас» не снесло на камни, — отреагировала на это Крикет. — Впрочем, я и не собиралась спать, а ты?
— Нет, — ответил Уилсон.
— А я собирался, — сообщил кок и исчез в трюме. Автоматическая лебедка вернула якорь в исходное положение, и «Ужас» лег в дрейф до утра. Огни не зажигались. Было лишь беспорядочное мигание звезд и легкое мерцание приборов.
Крикет расстегнула кофточку и сняла шорты. Она стояла голая в свете звезд, но ее тело фосфоресцировало еще и само по себе.
— У нас рабочий медовый месяц, — напомнила она.
— Да, — подтвердил Уилсон.
— Тогда займись со мной любовью, — сказала Крикет, понизив голос на октаву. Она села на скамью и расставила ноги. — Надеюсь, мы будем говорить это друг другу через пять и через десять лет. Представь, что мы находимся в увеселительном круизе, например по Женевскому озеру. Нет, лучше по озеру Комо. Сейчас прекрасная летняя ночь, наши дети спят внизу, я твоя жена и я люблю тебя, а ты любишь меня…
— Заткнись, — велел Уилсон, подошел к ней и встал на колени.
В середине следующего дня к «Ужасу», разрезая гладь воды, подошли два моторных скифа.
Шесть солдат ПФБ в рабочей униформе поднялись на борт. Уилсон заметил на них ожерелья из сухофруктов. Приглядевшись, он понял, что ошибся, это были не сухофрукты, а сморщенные человеческие уши. Лбы украшали связки из человеческих зубов и костей пальцев. Один из солдат подал несколько команд на языке бупу и показал в сторону берега. Остальные разбрелись по палубе, от них веяло опасностью, как от людей, которым все осточертело.
— Что происходит? — спросил Уилсон с невольной дрожью в голосе.
— Спокойно, — ответила Крикет. — Нам предстоит участвовать в своеобразной церемонии. Она символизирует подписание контракта между покупателем и продавцом. Должна предупредить тебя: это отвратительно. Не делай никаких глупостей и сдерживай тошноту. У Уилсона похолодел затылок: