Его лицо превратилось в маску.
— Не говорить про Хану.
— Ах, прошу прощения, но я бы как раз хотела, пожалуйста, потому что, возможно, у меня есть решение для неё.
— Решения нет, — зло отрезал он. — Вылечиться нельзя, Хана мертва, Хана не имеет отношения к жемчужинам!
— Это так. Пожалуйста, успокойтесь и слушайте. Возможно, — мягко заговорила она, — возможно, мне удалось бы найти другую Хану, похожую на неё, но такую, у которой уже есть китайская болезнь.
— Нет возможно, — выпалил он, шокированный. — Болезнь очень плохая, очень скверная, уродливая.
— Да, перед концом, — терпеливо продолжала она. — Много раз бывало так, что ничего не проявлялось долгие годы. Вы ещё не уродливы, по вам ничего не заметно, Фурансу-сан, могут пройти годы, пока это произойдет. Это зависит от вашей кармы. Стоит мне поискать такую?
Он открыл было рот, но ничего не сказал и лишь покачал головой.
— Послушайте, если бы я смогла найти новую Хану, тогда, если…
— Нет возможно!
— …если она понравится вам, а вы понравитесь ей, вы могли бы быть вместе до тех пор, пока… пока сами не решите… — Райко пожала плечами. — Не думайте о будущем, сегодня есть сегодня, и это главное правило нашего Плывущего Мира. Вы бы держали девушку здесь, я выстроила бы для вас новый дом, прежний мы, естественно, разрушили, вы обращались бы с ней как с Ханой, во всем, та же цена контракта, те же деньги каждый месяц на одежду и жилье, и она будет только вашей.
Её взгляд уперся в него, проникая вглубь, и он понял, что она сейчас заглядывает к нему в самую душу, видит, как он извивается в лихорадочной, внезапно проснувшейся надежде и всем сердцем жаждет принять то, что избавит его от пытки, — новость о его карме распространилась со скоростью света, теперь каждый дом закрывал перед ним свои двери, вежливо, о, очень вежливо, но все же закрывал, только Пьяный Город оставался открытым, — избавит от пытки, но при этом навсегда станет дамокловым мечом над его головой. И что ещё хуже, вожделение в нем не пропадало, но наоборот усиливалось, желание иметь женщину превратилось в какую-то одержимость, которая однажды, две ночи назад, уже толкнула его на грань безумия с Анжеликой, не то чтобы после того случая он перестал желать её, нет, он вожделел её ещё сильнее, чем прежде, и знал, что если облегчение не придет, он предпримет ещё одну попытку и на этот раз добьется своего. Матерь благословенная, помоги мне, я не хочу заражать и её тоже.
— Есть и ещё одна возможность, — говорила между тем Райко, не сводя с него испытующего взгляда. — Мы можем обсудить её позднее. Сейчас Хана.
— Не-надо-о-Хане!
— Я должна это сделать, Фурансу-сан. Сейчас. Вы хотели узнать, как она умерла, neh? — Райко увидела, как зрачки его глаз расширились, а дыхание почти остановилось. — После того как вы выбежали в ночь, а она, плача, поведала мне о причине, я была так же потрясена, как вы, и приказала ей убираться из дома и прокляла её, хотя она была мне все равно что родная дочь. Конечно, вы были правы, и вы должны были бы убить её, а не просто ударить, перед тем как уйти, вы правы, и, конечно, её мама-сан должна была рассказать мне все, и она сама должна была рассказать мне сразу же, ка…
— Говорите, говорите медленно… больше медленно.
— Пожалуйста, извините меня, но очень трудно медленно, она должна была рассказать мне сразу же, как только узнала об этом. Я была вне себя и оставила её, чтобы попробовать догнать вас, но вы уже скрылись из виду. Потом одна из прислужниц… это была Мейко. Мейко ворвалась ко мне и сказала, что Хана попыталась совершить харакири…
— У неё не осталось никакого желания жить, Фурансу-сан, — печально проговорила Райко. — Я видела слишком многих, чтобы ошибаться на этот счет. Если бы она выжила после этой попытки, она повторяла бы её снова и снова, до бесконечности. В этом мире, и уж точно в нашем, иногда действительно наступает время, когда лучше и разумнее уйти. Мы же обрываем страдания животных — будет правильно принести такое же облегчение и человеку. Поэтому мы помогли ей. Мы успокоили её и вытерли кровь, потом усадили, и у неё было время произнести Наму Амида Буцу, потом я поднесла нож к её горлу, и Хана с миром в сердце упала на него. Вот как она умерла.
— Вы… вы убивать… часть… часть убивать её?
— Это был мой долг как её мамы-сан, — просто сказала Райко. Опять она нерешительно помолчала, вздохнув. Не нужно больше проливать слезы. Я давно их уже выплакала. Ни одной не осталось. Сколько раз, когда я была в её возрасте и когда жизнь и то, как мне приходилось зарабатывать свой рис, становились мне ненавистны, задумывалась я над таким же избавлением, однажды даже перерезала себе запястья, только мама-сан вовремя пришла на помощь и спасла меня, а потом, когда я поправилась, нещадно меня избила. Но она была права, моя мама-сан, как и я была права, потому что она знала, что у меня это было не серьезно, не как у Ханы, и я теперь даже не помню лица того мальчика, к которому она не пустила меня, помню только, что он был поэтом. — Перед смертью Хана попросила меня ещё раз извиниться перед вами за неё. Молить, чтобы вы простили её.
— Вы… вы… прощаете, прощаете?
Какой странный вопрос, изумленно подумала она.
— Та Хана была как прошлогодний цвет вишни, развеянный ветром, нет нужды прощать или не прощать. Всего лишь лепесток Ивового Мира. Она существовала и не существовала. Вы понимаете?
Он кивнул в смятении, не понимая всех слов, но понимая, что она сделала и почему. Он ненавидел её и благословлял её, испытывал облегчение, грусть, желание расстаться с жизнью, был полон надежды.
— Три человека, три, кто до меня. Кто?
— Я не знаю, простите. Знаю только, что они были японцы. Честно, — сказала она ему, глядя на него чистыми глазами. Эти имена были похоронены на дне её самого потаенного сердца, ожидая, когда придет необходимость воспользоваться ими для или против бакуфу. — Относительно этих. — Она раскрыла ладонь. Жемчужины притягательно поблескивали в свете масляной лампы. — Давайте договоримся, что я отдаю вам третью часть того, что выручу от продажи, а также все лекарства и все, что ещё может понадобиться. Треть будет… — Она замолчала, потому что подруга из Пьяного Города вдруг встала на своё место.
«Лекарство предназначено для той женщины, которая должна выйти замуж за тайпэна, — волнуясь, сказала она себе. — Разве не про неё говорили, что она потеряла вчера какие-то драгоценности, только я не придала этому никакого значения. Это должна быть она, жемчужины подтверждают это… и если это она, и-и-и-и, аборт должен совершаться втайне от него и без его согласия, иначе посредником, без сомнения, был бы Дзами-сан, а не Фурансу-сан».
— Треть будет справедливо, — закончила она и собралась добавить высокомерно: «для молодой чужеземной женщины, которая выходит замуж за тайпэна», но, увидев, что Фурансу-сан угрюмо смотрит в свою чашку, решила подождать и не открывать ему без надобности, что докопалась-таки до ответа, для кого он старается.